Кароль сняла очки. По ее глазам Филипп догадался, что она довольна, и отнес это на свой счет. Аньес подала обед. Утка с оливками благоухала. Монтраше 1959 года оказалось восхитительным. Да, вечер удался на славу. Даже Даниэла с ее лучистой улыбкой и жизнеутверждающим животом, на которую Филипп избегал смотреть с тех пор, как ее фигуру обезобразила беременность, даже она не так раздражала его, как обычно, когда его взгляд случайно натыкался на нее. Пользуясь паузой в разговоре, Даниэль принялся расхваливать своего преподавателя философии, некоего Коллере-Дюбруссара. В первый же день учебного года этот неординарный человек покорил учеников оригинальностью своих воззрений и дружелюбием, с каким их излагал.
— Понимаешь, — продолжал Даниэль, обращаясь к отцу, — в прошлом году в выпускном классе у нас уже было немножко философии. Но что там мог преподать наш старикан Потье?! Просто смех! Здорово, что нам повторяют курс заново. По крайней мере, теперь-то я отлично подковался. Я считаю так: кто не проходил философии, тот будет вечно хромать в жизни.
— У меня не было философии, но что-то я не чувствую себя хромым, — рассмеялся Филипп.
— Ну конечно, папа! Но все-таки, когда знаешь философию, тебе по-другому видится опыт, накопленный человечеством. Ты переживаешь его более осознанно и глубоко.
Даниэль говорил с таким пылом, что Дани млела от восторга, забывая о еде.
— Одно плохо, — вмешался Александр, — у каждого философа существует своя концепция. Ты же не станешь разрываться между сотней теорий, когда придет время применить к себе, например, опыт отцовства?
— Я выберу ту, которая, по моему мнению, будет больше всего соответствовать реальной жизни.
— Или, в крайнем случае, создашь свою собственную.
— Может, и так.
Александр улыбнулся:
— Хотел бы я быть в твоем возрасте.
— Почему?
— Потому что это возраст слепой веры.
— А у тебя сейчас возраст постоянных сомнений?
— Скажем, умеренного скептицизма. А вы как считаете, Филипп?
Филипп вздрогнул от неожиданности — он был поглощен созерцанием Кароль. Она попросила принести ей горячего бульона с хрустящими хлебцами.
— Безусловно, — ответил Филипп несколько невпопад, — скептицизм является неотъемлемой частью правосудия. Быть непредвзятым — значит, в какой-то степени быть скептиком.
— Зря ты не ешь утку, Кароль, — сказал Даниэль, — она просто потрясающая!
При этих словах хлопотавшая вокруг стола Аньес надулась от гордости.
— Да-да, — подхватил Филипп, — тебе надо немного поесть.
— Ну, нет! Это свыше моих сил, я даже дышать не могу, — возразила Кароль и высморкалась.
— Вот увидишь, — продолжал Александр, обращаясь к Даниэлю, — стоит тебе стать отцом, и твои взгляды изменятся.
— Взгляды на что?
— Да на философию! Ребенок опустит вас с небес на грешную землю. Когда надо будет зарабатывать на кусок хлеба, все забудешь — и чудесные теории, и Спинозу.
— А вы откуда это знаете? — с лукавым кокетством поинтересовалась Кароль.
Окинув присутствующих веселым взглядом, Александр ответил:
— Мой сын доставляет мне много хлопот.
Возникла неловкая пауза. Лицо Франсуазы побагровело.
— У вас есть сын?! — воскликнула пораженная Кароль.
Она в упор смотрела на Александра, прижимая к носу смятый платок. Поверх белого комочка были видны ее серые, подведенные карандашом глаза, выражавшие крайнее изумление. Филиппу стало ясно, что из всех присутствующих это явилось новостью только для него и жены. |