Срабатывает этот амортизатор на двух уровнях: идейном и бытовом. На первом — через извечное интеллигентное брюзжание и ерничанье, через соблазн на любом солнце отыскать пятна, любой бездумный восторг высмеять и вымазать так, чтобы стала очевидной его абсурдность. На втором — через столь же извечное стремление жить так, как привык, по старинке, придерживаясь ороговевших ценностей, меняя поменьше, сохраняя побольше. Объективно же функционирование первого уровня старается не допустить, чтобы какая бы то ни было идея сделалась фетишем, вызывающим обвальный, массовый восторг, чтобы ни одно лекарство не могло быть объявлено панацеей от всех бед. А функционирование второго уровня старается не допустить вдавливания подобных фетишей и связанной с ними деятельности в повседневную жизнь людей. На первом уровне придумывают новые идеи, там же их и развенчивают, придумывая контридеи. На втором чихать хотели на все это, там просто растят свою герань и своих детей, а из идей усваивают в самом упрощенном виде лишь те, что могут вроде бы помочь растить герань и детей. Поэт опасался, что социализм канарейками будет побит. Но побили его не канарейки, а как раз стремление оных передавить, не оставив людям ничего, кроме проваливающихся в какую-то бездонную прорву сверхплановых процентов и бронетанковой борьбы за мир во всем мире.

При всем антагонизме первого и второго уровней культуры в интересующем нас вопросе они выступают как две рессоры одного и того же транспортного средства. На первом — замедляют, разрыхляют, рассеивают любую внезапно рухнувшую лавину, на втором — так организуют, так структурируют ее, чтобы средний человек, ведя себя по возможности привычно, мог с наименьшими потерями просочиться между ее струйками. Тяжелее, конечно, когда фетишем оборачивается стремление вернуться к какому-нибудь золотому веку — например, к временам то ли до Переяславской рады, то ли до смерти Брежнева… Сопротивление на бытовом уровне резко ослабевает, традиция начинает играть роль катализатора истерии и безумия; нагрузка на первый уровень возрастает десятикратно, и тут уж высоколобых жучат не за «злобное шипение на идеалы, во имя которых весь народ, как один человек, штурмует…», а попросту за «оголтелое, бессовестное оплевывание народных святынь». Но суть не меняется.

Можно сказать еще сильнее. Можно сказать, что вообще основной функцией культуры являются (если допустимо говорить о функциях применительно к явлениям, хоть и порождаемых человеком, но не зависящих от его индивидуальной воли в той же степени, что и явления природные. А почему нет? Основной функцией дождя является естественное орошение полей. Помимо этого, дождь иногда порождает радугу, которой можно любоваться. Если бы дождь не орошал поля, все перемерли бы с голоду, поэтому, даже если бы он продолжал порождать радугу, любоваться ею было бы некому) смягчение, замедление, парирование лавинообразно нарастающих социальных процессов, которые, не будь этого смягчения, то и дело взрывали бы общество.

Подобные лавины проявляются через иррациональные вспышки тех или иных массовых чувств у более или менее значительных групп населения. Это значит, во-первых, что культура всегда находится в состоянии прямого антагонизма с любым стадным чувством, и, во-вторых, она всегда находится, в лучшем случае, в состоянии вооруженного нейтралитета с властью. Потому что власть, всегда заинтересованная в массовом героизме солдат, массовом энтузиазме рабочих и тому подобных массовых чувствах, всегда, в большей или меньшей степени, апеллирует именно к ним, паразитирует именно на них, культивирует именно их.