|
Потому что власть, всегда заинтересованная в массовом героизме солдат, массовом энтузиазме рабочих и тому подобных массовых чувствах, всегда, в большей или меньшей степени, апеллирует именно к ним, паразитирует именно на них, культивирует именно их. И все вроде в порядке: никто не ругает, все подлаживаются и поют оды, а кто не поет отхрямкать ему грешную ногу. Но стоит только из-за какого-то неожиданного толчка знаку стадного чувства поменяться с плюса на минус — власть оказывается беззащитной перед обвалом бессмысленных, истеричных претензий. Умная власть понимает, что должна балансировать между культурой и стадными чувствами, примирять непримиримое, — только пока это удается, опоры надежны. Она, более того, должна сама же и финансировать вроде бы враждебную ей опору или так организовывать правовое пространство, чтобы кому-то с чисто меркантильной точки зрения выгодно было финансировать ее — в особенности первый ее уровень, который по самой природе своей деятельности не способен прокормить себя сам, производя не пипифакс, а всевозможные идеи на любой случай жизни. Так, чтобы все эти злопыхатели могли делать свое великое дело — злопыхать. Не пресмыкаясь перед властью из-за куска хлеба и производя поэтому лишь те идеи, которые нравятся власти в данный момент, но отнюдь не те, которые, вполне возможно, в скором будущем эту власть спасут.
Катастрофы семнадцатого и девяносто первого годов произошли не в последнюю очередь из-за того, что вследствие череды тупых просчетов власти культура в массе своей утратила амортизирующие способности и оказалась в первых рядах стада, огульно, без тени осмысленности отрицающего существующие структуры и ценности. Несколько примеров из китайской жизни. Только прошу помнить — я отнюдь не идеализирую и не создаю очередной фетиш. Люди не ангелы, идеальных рецептов нет; все было и императоров травили, и министры подсылали друг другу наемных убийц, и семьи бунтовщиков вырезались до энного колена… Но, в конце концов, едва ли не самая демократическая страна нашего времени уверенно держит первое место по насильственным смертям своих президентов. Речь сейчас не о том, происходят преступления или нет, хотя, разумеется, всегда хочется, чтобы их было поменьше. Речь о том, устойчива ли структура. Потому что распад структуры всегда сопровождается хаосом, на много порядков более кровавым, чем любое преступление. На протяжении двадцати веков Поднебесная управлялась прослойкой людей, которую мы с полным правом можем назвать матерным словом «номенклатура». Это была воспроизводившаяся отчасти наследственно, отчасти кооптированием проявивших некие таланты представителей средних слоев прослойка кадровых управленцев, не имеющих, как правило, никакого специального образования, зато назубок знающих тогдашние диамат и истмат, — эту роль выполнял конфуцианский этико-административный канон. Но уж, к слову сказать, ребята его действительно знали. И считалось, что подобная эрудиция делает человека пригодным для использования в сфере управления любой конкретной деятельностью. Существовали, разумеется, ярко выраженные таланты, способные руководить лишь в какой-то определенной сфере, зато незаурядно. Но источники пестрят фразами типа: «Начальник Палаты церемоний назначен командующим армией, идущей в поход на…» Или: «Старший секретарь Палаты наказаний назначен начальником Управления императорских жертвоприношений». Сразу чувствуется что-то родное и незабвенное, правда? Но. Две тысячи лет есть две тысячи лет. Чиновник стал фигурой почти священной. С одной стороны, он непосредственно служит государству — а культ государственности был чрезвычайно развит, мы еще поговорим об этом. С другой, именно потому, что он удостоен служить государству, он не может не восприниматься — и не стараться быть — средоточием всех возможных человеческих добродетелей. Даже, скажем, квалификационный экзамен, который должны были в присутствии императора держать люди, желавшие резко ускорить свою карьеру, назывался не «научный феодализм» какой-нибудь и не «некоторые аспекты домашнего рабовладения», а «экзамен на звание мудрого, порядочного, непреклонного и справедливого, способного говорить прямые слова и увещевать императора до последней крайности». |
