— Вы как, старики?

Я прикрыл глаза.

Если бы я мог — я бы заткнул уши.

Я знал их ответ.

* * *

— В бога веруешь? — спросил атаман. Я кивнул, потом быстро ответил:

— Верую.

— Добре. Водку пьёшь?

Я онемел. Что отвечать-то?! Вокруг раздались смешки и подначки:

— Да ты про что его спрашиваешь, атаман, ты его про молоко спросил!

— Ага, из сиськи ещё…

— Отвечай по обычаю, — тихо сказал Громов. В его глазах был какой-то тёплый свет, и я, придя в себя, отчеканил:

— Пью!

— Перекрестись, — я выполнил требование. — Отче Наш читаешь?

— Отче наш, иже еси на небеси, да святится царствие твое… — начал я, с ужасом сообразив, что знаю ещё только одну строчку — но Громов махнул рукой:

— Будет… Значит так. Быть тебе, Николай Сергеев Реузов, казаком станицы Упорной войска Кубанского.

Опустившись на колено, я поцеловал станичный стяг. Встал. Вернулся в строй.

Когда принимали Витьку Фалька, кто-то сказал: "Немец, вы чего?!" — и я понял вдруг, что ко всему этому относятся серьёзно. Витька побледнел. Но Громов повысил голос:

— А скажи, старики, — обратился он с поклоном к старикам, — как наши Азов у турок брали — кто стену миной взорвал?

— Крещёный немец именем Иван! — отозвался тут же Игорь Николаевич, стукнув палкой в землю. — Витька на работу злой, наш, казак!

— И воевать хорош!

— Пленных с пулемётом голыми руками взял! — закричали отовсюду. Громов кивнул:

— Ну и дело.

Солнце пекло. А мы стояли, и снова, снова повторялся этот обряд. С каждым повторением становилось казаком больше. Я не ощущал ничего возвышенного, всё напоминало конвейер. Но никакого протеста это у меня не вызывало. Когда идёт война и с конвейера сходят танки — никто не смотрит, чтобы на них ровненько легла краска. Главное, чтобы танки были. Чтобы было чем заменить сгоревшие…

Я думал о себе, как о танке. Как о машине. Не как о живом человеке. Ещё три месяца назад я бы просто не понял, попытайся мне кто-то объяснить такую позицию. А теперь — сам дошёл. Своим умом.

Отдельная "Крылатая сотня" была оформлена, так сказать, официально. В заключение Громов сказал, что в самое ближайшее время мы будем оснащены "по полной". Правда, он не стал объяснять, что имел в виду, а мы не спрашивали — и так уж много чего натворили, так сказать.

Нас поздравляли и, кажется, снова фотографировали, уже по отдельности. Потом кого-то потащили к машинам. А я разыскал маму и мы пошли домой. Дашка было мотнулась следом, но я еле заметно покачал головой — и она тут же исчезла, послав мне воздушный поцелуй.

Мы шли молча. Я нёс новенькую кубанку в руке.

— Что же ты наделал, Коля… — тихо сказала мать. — Что же ты натворил…

— Я не сделал ничего, чего не надо было делать, мама, — твёрдо ответил я. — Только то, что был должен.

Она остановилась. Посмотрела на меня — так, как смотрела до войны, когда я что-нибудь вытворял и не хотел признать вины. Но… но сейчас я не отвёл глаз.

Опустила глаза мама.

— Пойдём домой, — я взял её под руку. — Пойдём, ма?

Дмитрий Ляляев.

РАЗДУМЬЕ

… слова "Родина" и "Отчизна" —

Не разменная медь в кошельке!

Если Родины Вам не видно

Посмотрите на жизнь вдалеке.