было их рассказано — выдуманных сальных историй — на школьном заборе…

Я задремал и проснулся толчком, потому что подбитый джип накатился на меня, а я не мог отпустить Генчо… и рухнул бруствер…

Дома, понял я с таким облегчением, что замерло сердце. Всё кончилось. Всё.

За окнами начинало светать. Дашка сидела рядом. Мы встретились взглядами.

— Тебе тоже снится? — спросил я, садясь рядом с ней. Дашка кивнула:

— Да… Часто и много. Чаще всего — как мы горим над морем… осенью… Горим, планируем и сбрасываем на пляж гранаты, сбрасываем, чтобы всё успеть сбросить… Я боюсь, что знаешь что? — она прилегла мне на колени щекой. — Что нашим детям будет… сниться тоже.

— Пусть, — сказал я. Дашка повернула ко мне голосу. — Да, пусть, — твёрдо сказал я. — Тогда они не заболеют нашей болезнью. Они не забудут. Ведь всё было, потому что мы забыли… Даш, ты родишь мне сына?

— И дочь, и ещё сына и дочь… — сказала она серьёзно. — Я рожу тебе шесть детей. Чтобы за папу… и за твоего отца… и за брата за моего… и чтобы всё — вдвое! — последние слова прозвучали, как заклинание.

— Дома, — выдохнул я. — Это правда, это не сон… Я не верил, я до последнего не верил…

— А я верила, — откликнулась Дашка. — Что ты придёшь. Только я представляла, что буду стоять зачем-то у калитки… а ты идёшь по улице в форме. А ты пришёл такой франт…

— Франт, — усмехнулся я. — А знаешь, Даш, я ведь ни-че-го делать не умею. Только воевать.

— Пойдёшь работать на наш молокозавод? — оживилась она. И фыркнула: — Как с коровами обращаться — не забыл ещё?!

— Нет, — засмеялся я тоже. И сказал: — А что. Пойду. Далеко?

— Нет, на улице Шарипа Тагишева, бывшая 9 января… ты что, Коль?

— Чьего имени улица?! — выдохнул я…

… - Я и не знала, что вы вместе учились… — Дашка вздохнула. — Мне про него Коля рассказал… ну, Коля, который приёмный сын… в общем, твой брат теперь… У них в школе стенд: "Они учились здесь…" И там есть про него всё. Он один остался от той чеченской роты… шестнадцать лет. И держался восемь часов против батальона с бронетехникой, с вертушками… а беженцы успели уйти… Его живым схватили, граната не сработала, которой он подорваться хотел. И отдали чеченцам, которые за них воевали… Они сперва говорили — мол, ты же чеченец, нохчила, как ты можешь с русскими собаками вместе… А Шарип им сказал: "Да, я и есть чеченец, я нохчила. А вы не чеченцы, вы шакалы и сдохнете, как шакалы." Ну и они с него кожу сняли… Коля так рассказывал. Рассказывает, а сам плакать хочет — и не плачет. Он же тоже помнит… как всё было…

— Шара, Шара… — я вспомнил задиристого Шару, его глаза навыкате и вечное хвастовство… — Шара, Шара…

— А у нас в станице школу назвали в честь Андрюшки Колпина и… Олежки, — Дашка вздохнула. — Они первыми погибли… из наших пацанов. Знаешь, из моего класса… было двадцать три человека… осталось восемь девчонок из десяти и из тринадцати мальчишек — шестеро.

Я не знал, сколько уцелело из нашего класса. Но был уверен — узнаю. Даже не специально.