Раздался шум одобрения.

Рэндал улыбнулся мальчишеской обескураживающей улыбкой. Грозный чародей, чьи длинные волосы скрывали чересчур крупные уши и слишком тонкую шею, был прирожденным оратором. Чихнув несколько раз, он пожаловался на «отсутствие соответствующего платья и холод», чем расположил к себе присутствующих. Все были настолько озабочены тем, чтобы заручиться помощью чародеев в борьбе с бейсибцами, что, говори Рэндал в обличье мула или саламандры, толпа слушала бы его с той же признательностью и уважением.

Единственное, что беспокоило Синка, — так, самую малость — это общая нелюбовь собравшихся к чародеям. И хотя простой трюк с превращением, проделанный зловещим колдуном, заставил их с трепетом внимать ему, Синк не поставил бы на их честность в отношении предполагаемого союза.

Если и было одно исключение, один человек, не зачарованный и не убежденный трюками Рэндала (включая материализацию топографической карты Санктуария, пиршество, достойное бейсибцев, во дворце Кадакитиса и начальный капитал в сумме пяти тысяч ранканских солдат), это был Зип.

Марк знал это, знал и Синк.

После окончания собрания Марк увлек Зипа в сторону, чтобы Синк смог поговорить с ним с глазу на глаз.

Задержавшись лишь для того, чтобы спросить Страта: «Душа еще при тебе, дружище?», и получив в ответ краткий кивок, Синк взял предводителя повстанцев за локоть, предложив зайти в «Распутный Единорог» «пропустить по кружечке и немного поговорить».

К его облегчению, Зип согласился, сказав:

— Если уж делать это, то делать правильно.

— Что значит «правильно»? — не понял Синк.

— Правильно? С помощью Беспалого, боец. Или ты опасаешься волшебства нисибиси? Это ведь не фокусы твоего молокососа. — Он непочтительно кивнул в сторону Рэндала.

— Волшебства? Я опасаюсь твоего волшебства — нож в спину темной ночью, — а вовсе не этого, — саркастически изрек Синк, гадая, не хитрее ли этот парень с улицы на самом деле, чем кажется: ни пасынки, ни коммандос, ни особенно ранканские офицеры не хотели иметь ничего общего с ведьмами-нисибиси.

Синк направился к лестнице, ведущей к люку, в лавку Марка, но рука Зипа стиснула его запястье.

— Не сюда, дурак. В «Единорог» мы отправимся подземным ходом. На улице Оружейников комендантский час, и двое мужчин, идущих вместе в это время, вызовут подозрение. Пошли — если, конечно, ты не боишься промочить свои замечательные ботинки.

Синк не знал, как Зипу удавалось находить дорогу в этой сырой и скользкой тьме. Вначале они шлепали по сточным трубам, затем вода стала чище, но поднялась до колен; в этот темно-зеленый фосфоресцирующий лабиринт ни один здравомыслящий человек не вошел бы без факелов, мела и клубка ниток для страховки.

Зип же, казалось, был как у себя дома, по крайней мере, его голос звучал расслабленно — Синк не мог видеть его лица и был сосредоточен лишь на том, чтобы удержаться за плечо парня, как ему было ведено, и старался не прислушиваться к той части своего мозга, которая не переставала твердить, что он пожалеет о том, что отдался на волю властелина канализаций. Зип может просто оставить его здесь, и Синк никогда не найдет выхода.

Но партизан, видимо, не замышлял ничего подобного, голос его звучал почти дружелюбно:

— Думаю, ты не рассчитываешь, что этот твой так называемый союз продержится долго?

Последнее слово откликнулось эхом: долго.., олго.., лго.., го.., о…

— Нет, — ответил Синк, — но до того, как начнем враждовать, мы успеем кое-что сделать. К тому же сам по себе замысел хорош, и мы сможем обрести немало союзников, даже если наша коалиция и не охватит весь город.

— Через две недели, — с шутливой горечью произнес Зип, — благодаря тебе противоборствующих сторон станет вдвое больше: армия, отряды смерти, идеалисты-революционеры, бейсибские шлюхи, твои рейнджеры, эрзац-пасынки, настоящие пасынки — к чему все это?

— В этом-то все и дело.