Чуть пошатываясь, Контейнер пошел вверх.

«Почему он меня не убил, – думал он по пути. – Ведь мог. Он в несколько раз сильнее и быстрее меня. Точно – листоноша. Молодой, энергичный. Но как?! Как такое вообще возможно?»

Когда Контейнер вышел в холл ратуши, снаружи раздался звук мотора.

«Черт! Какой же я дурак! – выругал себя листоноша. – Бронетранспортер я расстрелял, а “Чайку”?»

Контейнер выскочил на улицу – и увидел лишь столб пыли за уезжающим лимузином.

Листоноша сел и вытер лицо рукой. Все было кончено. И война, и погоня. Войну он выиграл, а погоню – проиграл.

На площадь въехала атаманша Пеева на белом коне в окружении пеших и конных повстанцев. В небе по-прежнему висела Лапута. Из подвала Ренькас и Олька выводили связанных лидеров Союза Вольных Городов Крыма, и среди них изрядно потрепанных Ферзя и Зарубку.

– Кончено? – спросила атаманша Пеева.

– Кончено, – подтвердил листоноша.

Глава 12

Возвращение

В самолете, в отличие от вездехода, окна были, и Бандерольке, стиснутой со всех сторон друзьями, видно было: они приближаются к родному острову. Вот закончилась – в мгновение ока! – степь, перед ней промелькнули леса средней полосы, вот проскочили полоску тростников под Херсоном, и Бандерольке показалось, что она видит Острог, и что из-за стен города машут вслед самолету. Именно показалось – конечно, жители не успели бы заметить промелькнувший вперед собственного звука треугольный призрак.

Но вот впереди распахнуло объятия негостеприимное Черное море, ярко-синее, в барашках волн, и Бандеролька скомандовала:

– Курс на Керчь.

Там должен быть Контейнер и друзья.

Ялтинская яйла понеслась под поджарым брюхом самолета, и Бандеролька провалилась в воспоминания, и нестерпимо громко запела губная гармошка, слышная только ей.

…Пошта. Молодой, наглый, задорный друг, просто друг – до последних месяцев. Смысл жизни, единственный настоящий человек в веренице одинаковых призраков, вспышки счастья в одинаковой бездумности дней. Наверное, только прочитав его дневник, Бандеролька поняла любимого и самого себя – детей, не знавших родителей, детей, призванных служить человечеству, осознающих свое предназначение.

Они всегда – сколько помнили себя – не сомневались в выборе наставников. Они страдали физически и морально, они отказывались от жизни – в пользу служения Человечеству.

Они не могли быть по-настоящему счастливы. У них не могло быть семьи и детей, у них не могло быть цели в жизни, кроме данного свыше Долга.

И это было правильно.

За это гибли друзья. За это отдал жизнь Пошта.

Кто-то должен жертвовать, но почему, о древние боги, почему жертвовать пришлось Поште и Бандерольке?!

А сколько их сгинуло бесславно – молодых и не очень, и вовсе детей, не понимающих, чем рискуют, не видящих пропасти под ногами, не различающих тьмы за пределами последнего шага?

Скольких пришлось похоронить, и не было времени оплакать – как нет его сейчас.

Что-то сломалось в Бандерольке.

Оно должно было хрустнуть и надломиться раньше – после череды смертей и предательств, потерь без обретений и обретений – с новыми потерями. Раз за разом переворачивался мир, выбивая почву из-под ног, раз за разом уходили наставники и любимые, но Бандеролька, даже став главой клана, не сутулилась под гнетом ответственности. Она оставалась собой – смешливой и не очень серьезной. Доверяющей старшим и опытным, но недоверчивой.

И вот сейчас – сломалось.

Ничего не осталось: ни радости от предстоящей встречи с друзьями, ни предвкушения: «Я привезла вам зерно и технологию! Я победила! Мы победили!»

Этот мир – каким бы он ни был – был ее миром.