Роман Абрамов вскоре умер, потому что все новые эксперименты по наведенной мутации они с Филателистом сначала ставили на себе, и не каждый опыт шел на пользу. А Филателист остался, окружил себя единомышленниками и построил Цитадель.

Крым – мой дом, Бандеролька. Не только Джанкой, весь Крым. Листоноши – моя семья.

Но все чаще я задумываюсь: это вовсе не признак щедрой души, скорее – эмоциональной скупости. Мой дом – мир. Весь этот мир, выживший, выстоявший и очень опасный. Такой большой. И все люди в нем – наша семья. Как ни странно это звучит для мутанта.

Мне почему-то кажется, Бандеролька, что ты меня понимаешь.

Что Киев, Минск, Москва, города Европы – не дальше от нас, чем Севастополь и Балаклава. Не в географическом смысле, в моральном. Почему мы зациклились на Крыме? Мы сильные, нас – много, и мы делаем вид, будто нас на нашем острове ничего не касается, кроме стычек со степняками и вот еще этих адептов секты Серого Света.

А сколько ТАМ сект? Сколько там «степняков»? И есть ли там листоноши, Бандеролька?

Вдруг там кто-то нас ждет, вдруг кто-то страдает от одиночества, как страдали Роман Абрамов и Филателист, которого тогда звали по-другому. Естественно, я спросил, он ответил: просто очень любил марки, вот и прикрепилось.

Если предчувствие меня не обманывает, и жить осталось недолго, я хочу… Посмотри мир, Бандеролька. Нехорошо перекладывать на других свои ожидания, но проживи этот мир – за меня.

Помогай всем, до кого дотянешься. Это – наш дом, другого не будет, нет у нас другой планеты, и нам тут жить.

Ну вот.

Перечитал, и самого скрутило от пафоса.

Ты уж извини, подруга.

Хотя чего – извини? Не отдам я это письмо…

Бандеролька прижала листочки к груди и прошептала:

– Я все поняла, Пошта, правда, я все поняла. Я постараюсь.

Эпилог

Огромная стальная птица разрезала облака, словно раскаленный нож – масло. Треугольный силуэт бросал на землю хищную тень, а мощный рев двигателей заставлял в ужасе разлетаться и разбегаться всех мутантов от мала до велика. Даже огромный птеродактиль, привыкший считать себя хозяином небесных просторов, испуганно метнулся к земле и постарался как можно быстрее укрыться в недрах полуразрушенного высотного здания.

– Далеко еще? – спросила Бандеролька в микрофон своего шлема.

Телеграф, единственный пилот клана Листонош, способный управлять похищенным у Легиона самолетом, неопределенно пожал плечами.

– Судя по показаниям, лететь еще чуть больше двадцати минут. Но тут нужно учесть, что в небе полно всякой гадости. Да и видимость ни к черту…

Бандеролька согласно покивала, задумчиво глядя из-за стекла иллюминатора на проносящуюся под брюхом самолета землю. Исковерканные, искореженные многокилометровыми воронками от взрывов пустынные земли. Руины городов, застывшие вереницы проржавевших остовов автомобилей на дорогах. Руины и пепел. Пепел некогда великих империй.

Ради чего все эти разрушения и войны? Ради того, чтобы к власти пришли такие маньяки, как Командор или Ферзь? Уничтожить миллиарды людей ради призрачной власти над горсткой выживших? Безумство.

Бандеролька поймала себя на мысли, что все чаще она начинает смотреть на мир с точки зрения Пошты. Так же, как и он, она не всегда понимала, для чего спасать этот мир, требуется ли ему это спасение. Но всякий раз, как и ее погибший возлюбленный, осознавала: пока на этом свете есть хоть один человек, то Человечество заслуживает второго шанса.

Откинувшись в кресле второго пилота, девушка погрузилась в воспоминания последних месяцев.