– Доброе утро, – сказал я.

Он протянул руку, и я пожал ее. Ладонь у него была прохладной и крепкой, а пожатие кратким.

– Ларри нет? – спросил он.

– Он уволился. Я Мэтт Шор.

– Прекрасно, – равнодушно проговорил он и не представился, потому что знал: в этом нет нужды. Интересно, мелькнула у меня мысль, как себя чувствует человек в его положении? Колин Росс свою славу как бы не замечал. Он не принадлежал к тем добившимся успеха, которые преподносят себя, как подарок: “Вот он я, радуйтесь”. И по беззаботной небрежности его одежды я догадался, что он сознательно не хочет выпячивать свою известность.

– Боюсь, мы опоздали, – вздохнул он. – Придется нестись на полной скорости.

– Постараюсь...

Водитель принес сумку и саквояж, и я положил их в передний багажник между панелью мотора и переборкой кабины. К тому времени, как дверка багажника была плотно закрыта, Колин Росс нашел свободной сиденье и расположился на нем. Голденберг с недовольным ворчанием опять вышел, чтобы я мог занять свое место слева от него. Водитель, который оказался вечно опаздывающим тренером Бобом Смитом, успел и поздороваться, и попрощаться с пассажирами и стоял, наблюдая, как я, включив мотор, задним ходом тронулся к другому концу посадочной полосы и, развернувшись, поднял самолет в воздух.

Полет на север прошел без приключений. Я легко вышел на радиомаяк, который и повел нас через Давентри, Личфилд и Олдем. Контрольный пункт в Манчестере направил нас на север своей зоны, оттуда я повернул на юг, к ипподрому в Хейдоке, а дальше все было в точности так, как сказал Ларри: ипподром лежал на пересечении двух гигантских дорог. Мы коснулись земли прямо в центре поля, покатили и остановились там, где сказал майор, в ста ярдах от главной трибуны, недалеко от ограждений скаковой дорожки.

Пассажиры выбрались сами и забрали свои вещи, а Колин Росс посмотрел на часы. Слабая улыбка мелькнула и исчезла. Он просто спросил:

– Идете на скачки?

– Лучше останусь здесь, – покачал я головой.

– Я договорюсь с контролером, чтобы вас пустили в паддок, если передумаете.

– Спасибо, – удивленно протянул я. – Большое спасибо!

Он слега кивнул и пошел, не дожидаясь других. Нырнул под брусья ограждения, окрашенные в белый цвет, и заспешил к весовой прямо по скаковой дорожке.

– Тотализатор – тоже приработок, – сказал Кенни, забирая у меня свой плащ и протягивая руку за седлом. – Хотите воспользоваться случаем?

– Может быть. – Я не стал возражать, хотя и не собирался пользоваться случаем. Мои познания о лошадях и скачках ограничивались тем, это я знал о существовании дерби. Кроме того, я по натуре не игрок.

– Вам известно, что после скачек мы полетим в Ньюмаркет, а не назад в Ньюбери? – раздался обманчиво нежный голос Энни Вилларс.

– Да, – заверил я ее, – Мне об этом сказали.

– Хорошо.

– Если не попадем в тюрьму, – почти беззвучно пробормотал Кенни.

Голденберг резко оглянулся, чтобы проверить, слышал я или нет. Я не подал и виду, что слышал. Что бы они ни делали, меня это не касалось.

Майор Тайдермен расправил усы дрожавшей от возбуждения рукой и выпалил:

– Последний заезд в четыре тридцать. Потом надо выпить. Отлет назначим, допустим, на пять пятнадцать. Вам подходит?

– Прекрасно, майор.

– Так. Хорошо. – Он обвел дорожных спутников оценивающим и подозрительным взглядом. Глаза гневно сузились, остановившись на Кенни Бейсте, расширились и снова резко сузились на Голденберге, расслабились на Энни Вилларс и холодно проводили удалявшуюся спину Колина Росса. О чем он думал, оглядывая своих попутчиков, трудно сказать, и когда он наконец обернулся, чтобы посмотреть на меня, то вряд ля что-либо увидел, настолько был погружен в свои мысли.