Дослушав до конца, я полез в холодильник и в самом деле обнаружил там обед: окрошку и свиные отбивные с рисом. Это являлось веским доказательством, что в Дарье счастливо соединились два начала: возвышенно-романтическое и кулинарно-прагматичное. Я пообедал, выпил кофе и поехал к Мартьянову, размышляя о тайнах женской души. Окрошка была превосходной: я не пробовал такую лет пятнадцать, с тех пор, как скончалась мама.

    Частное охранное агентство «Скиф» размещалось в розовом двухэтажном особнячке, а сам особняк прятался за домами, что на углу Десятой линии и Малого проспекта. Я вылез из метро на «Василеостровской», закурил, принюхался к воздуху (тут он особенный – смесь бензиновых паров с влажным ароматом близкого залива) и зашагал к Десятой, а по ней – к Малому. День был прохладный; скудное петербургское лето кончалось, а за семью морями и семью горами, в теплой щедрой Андалусии, лишь начинался бархатный сезон. Эта мысль вызвала у меня острый приступ ностальгии.

    Впрочем, я всегда ностальгирую на Десятой линии. Тут, в доме за номером тридцать пять, прежде находился матмех, и я успел тут поучиться – до того, как всех физиков, химиков и математиков переселили в Петродворец. Здание бывшего матмеха все еще относилось к университету, но его массивные двери были плотно затворены, а в окнах не наблюдалось признаков жизни. Над дверями висела поцарапанная табличка, на которой я разобрал лишь одно слово – «Научный», а ниже, на стене, мелом было накорябано: «Одна наука на Руси – не верь, не бойся, не проси!» Несомненно, этот лозунг обладал высшей степенью интеграции и хронологической протяженности; он оставался справедлив и во времена Ивана Грозного, и в кровавую петровскую эпоху, и в период диктатуры пролетариата, и сейчас, в славные годы разгула российской демократии.

    Повторяя в такт шагам – не верь, не бойся, не проси!.. – я добрался до Малого, свернул направо, проник через арку во двор, приблизился к розовому особнячку, был узнан неусыпной стражей и допущен внутрь. Внутри имелся коридор с выходом к лестнице и парой дверей: одна вела в туалет, а другая – в тренировочный зал (он же раздевалка и аудитория для теоретических занятий). Оттуда доносился гулкий бас Мартьяныча:

    – … Классиков надо читать, обалдуи! Классик что сказал про недотеп-охранников? Не знаете? Ну, так я вам повторю: есть одна хорошая песня у соловушки – песня панихидная по моей головушке! Это о вас, имбецилы! Персонально о тебе, Колян! И о тебе, Осадчий! И о тебе, Груздев! Я что говорил, чему вас учил? Не торчать у дверей, не глазеть на девиц, не строить им рожи, а постоянно перемещаться по торговому залу! Так, чтоб охраняемый объект был под контролем во всех своих частях, а злоумышленник не мог зафиксировать, где в данный момент находится охрана. Ясно, кретины? Запомните: у дверей не охранник стоит, а мальчик напоказ, он же – живая мишень! А настоящий охранник должен появиться вдруг, выпрыгнуть из-за прилавков и полок, как тигр из тростников, и сразу стрелять на поражение! Если злодей с пистолетом, бить в руку – в ту, которая держит пистолет! Ежели с автоматом – бить в лоб! Понятно?

    – А если он с гранатой? – раздался чей-то робкий голос.

    – А если с гранатой, любознательный мой, то нужно не палить, а прыгнуть на него, хватать за кулак, где граната, валить на пол и заворачивать руку ему под брюхо. А после кричать: разбегайссь!.. И ждать, когда рванет.

    – Так ведь если рванет…

    – Если рванет через два тела, последствия будут минимальны. А ты, Груздев, станешь героем, и похоронят тебя на Южном кладбище под залп «Авроры». Все на сегодня!

    И Мартьяныч, отдуваясь и вытирая потный лоб платком, явился в коридоре.