– В каком смысле? – удивился Диего.

    – Я тоже не сумел понять одной вещи, мой тан, – невозмутимо сказал Вальдес. – За все эти годы я не понял, как вам удается так глубоко загонять под кровать собственные тапочки.

    В тот же день

    Солнце прошло чуть больше половины своей привычной дороги к зениту, и его лучи уже досуха выпили ночную прохладу из городских камней. Даже гулкий звон четвертого рассветного гонга с трудом проталкивался сквозь колышущееся над булыжником зыбкое марево. Ну а жители славного Таррима старались вне домов перемещаться в каретах или портшезах. Желательно с «лесной прохладой» или «яблоневым садом» – отчего-то нынешним летом именно эти охладительные наговоры пользовались наибольшим спросом у столичной знати.

    Прочие же горожане, из числа тех, кого милость Великого Огня взамен мирского богатства наделила какими-то иными благами, в эти часы на улице предпочитали не задерживаться. Даже нищих повымело – либо сползлись к собору святого Кхайра, на площади перед которым пенная стена фонтанов дарует избавление от мук ничуть не хуже самих клириков, либо к монастырям Двух Сестер, где тенистый сад и бесплатная похлебка. Или в порт.

    Впрочем… медный овал сверкнул, вращаясь, и негромко звякнул о мостовую. Рядом с багровой когтистой лапой, от которой даже в этот зной явственно веяло жаром.

    – Бл`год`рствую, тан.

    – Ты же обычно не вылезаешь раньше полудня, – сказал Диего. – А сегодня чего стряслось?

    – Э-э-э… – тоскливо протянул старый огненный демон. – Хозяйка выгнал. Гаварыт, мало деньга вчера принес, так ыды, сыды… э-э-э! Нэт покоя, адын бэда!

    Он подобрал монетку и вновь принялся кутаться в одеяло.

    Для этого бедолаги, подумал Диего, наша белая уличная пыль – все равно, что урсийская поземка. Только вот из-под сапог она взлетает не в пример охотнее, а уж стоит прошелестеть ветерку…

    – Валь, угадай, о чем я жалею сейчас?

    – О том, что фиолетовый камзол еще не вернулся от портного? – предположил Марратоа.

    – Нет, с этим я уже смирился, – вздохнул Раскона. – Сейчас же я сожалею, что не родился женщиной.

    – Интересное желание, – Вальдес улыбнулся. – В чем-то даже парадоксальное.

    – Вовсе нет. Вуаль, мой друг, вуаль. Согласись, нашим с тобой шляпам сейчас была бы кстати эта деталь.

    – Тогда уж, мой тан, вам стоило бы родиться в Асадобаде.

    – И носить паранджу? – пробормотал Диего. – Что-то в этом есть… хотя… там ведь еще жарче?

    – Говорят, что так и есть. Сам я, как вы помните, не вдохновился тамошним гостеприимством.

    – Ты же говорил, что тюремщик подставил свою шею только на десятый день.

    – На девятую ночь, – мягко уточнил Вальдес. – Но это не меняет сути дела. Темницы, мой тан, схожи меж собой: в Асадобаде, в Иторене, в Кумберлянде, везде и всегда узнику предоставляется лишь темнота, цепи да помои. И сырость, – добавил он, – особенно, когда тюрьма строится неподалеку от порта.

    – В этом тебе повезло.

    – Я склонен полагать, что соседство это не было случайным, – сказал Вальдес.