– Вполне возможно, что существует жизнь, которую вы еще не встречали.
Валентина отметила, что миро взволнован. Чем‑то обеспокоен. Как будто ему не нравилось то, что делает его изображение.
– О какой жизни ты говоришь? – спросил Якт.
– Существует некое явление, весьма распространенное, но в то же время совершенно не объясненное. Все относятся к нему как к чему‑то совершенно естественному, и никто им не заинтересовался. Я говорю о том, что ни разу соединение через анзибль не было прервано.
– Ерунда, – заявил Якт. – Один из анзиблей на Трондхейме не работал целых шесть месяцев. Слишком часто такое не случается, но, все‑таки, бывает.
И снова губы Миро даже не дрогнули, а его компьютерное изображение ответило мгновенно. Миро явно уже не управлял программой.
– Я же не утверждаю, будто анзибли никогда не ломаются. Нет, я имею в виду то, что связь, филотические сплетения между частицами мезона, никогда не были разорваны. Сами устройства анзибля могут быть подвержены авариям, могут подвести обслуживающие их программы, только никогда еще фрагмент мезона в анзибле не сдвинулся, не допустил, чтобы филотический луч сплелся с другим местным мезоном или даже с соседней планетой.
– Магнитное поле делает этот фрагмент неподвижным, – объявил Якт.
– Разбитые мезоны по своей природе недостаточно стабильны, чтобы мы могли правильно оценить, как он ведет себя обычно, – прибавила Валентина.
– Мне известны все типичные ответы, – заявило изображение. – И все – сплошная ерунда. Такие ответы дают детям родители, когда они не знают правду и не собираются ее выяснять. Люди до сих пор относятся к анзиблям как к магическим предметам. И все довольны, что устройства действуют; если бы они попытались понять – почему те работают, волшебство бы испарилось, и анзибли замолкли бы. – Никто так не считает, – запротестовала Валентина.
– Все. Даже если бы потребовались сотни, тысячи лет или целых три тысячи лет, то до нынешнего дня хотя бы одно из соединений должно было бы расключиться. Какой‑нибудь из фрагментов мезона обязан был бы перенести собственный филотический луч. Но такого не произошло.
– Почему? – спросил Миро.
Поначалу Валентине показалось, что Миро задал риторический вопрос. Но ведь нет… он и сам, как все, глядел на экран. Он ожидал, чтобы изображение ответило ему.
– А мне казалось, что программа просто передает твои размышления, – бросила она.
– Передавала, – ответил ей Миро. – Теперь уже нет.
– А если в филотических сплетениях между анзиблями живет какое‑то существо? – спросило изображение.
– Ты уверена, что хочешь именно этого? – спросил Миро, обращаясь к изображению на экране.
И после того картинка на экране сменилась лицом молодой девушки, которой Валентина никогда до того не видала.
– А если какое‑то существо живет в сети филотических лучей, соединяющих анзибли на каждой планете и на каждом космическом корабле в границах людской вселенной? А если оно само построено из этих филотических сплетений? Если мысли его рождаются в сплетениях и вибрациях разбитых пар? А его воспоминания складируются в компьютерах всех планет и всех кораблей?
– Кто ты такая? – Валентина обратилась прямо к компьютерному экрану.
– Возможно, что та, кто стережет филотические соединения между анзиблями. Возможно, что я – это новый тип организма, который сам не сплетает лучей, но прослеживает за этими сплетениями, чтобы те никогда не разорвались. И если это правда, то, если бы соединения были разорваны, если бы анзибли замерли… если бы они замолчали, то я бы умерла. |