В багажном отделении стояли три контейнера с документацией из немецкого посольства в Москве, а рядом с ним на свободном сиденье лежала опечатанная со всех сторон тяжелая вализа.

Немец вяло листал «Шпигель» и потягивал из фляжки бурбон. Не нравилась ему эта работа. Нервы все время на пределе, а тут еще простуду подхватил в Москве. Забраться бы в горячую ванну, выпить литра полтора глинтвейна, и погреться у камина. Но теплый дом пока что так далеко, и нужно еще доставить груз. Тяжело вздохнув, он нажал на кнопку, чтобы откинуть спинку кресла — во сне время пролетит незаметно.

Его разбудил рев моторов. Он выглянул в окно: самолет покидал Венский аэропорт. Значит, посадку во Львове он проспал. Что ж, тем лучше, минут через сорок Мюнхен.

Он оглядел салон. Австрийцы вышли, на их местах сидели двое мужчин в похожих кожанках и с одинаковыми сумками. Очевидно, сели в Вене или, может, во Львове. Единственный стюард заглянул в салон и, убедившись, что никто не нуждается в его услугах, скрылся за перегородкой.

Немец снова прикрыл глаза, хотя и заметил, что плотный, толстощекий мужчина в кожанке уселся в свободное кресло рядом, — может, человеку не с кем поболтать, вот он и ищет компанию. Но из него плохой собеседник, он вообще не любил беспредметных разговоров по пустякам, лишь бы скоротать время, а сейчас еще эта простуда, голова просто разламывается.

— Герр Бакштейн?

Дипломат приподнял веки, толстяк был ему незнаком. И тут боковым зрением он уловил движение в районе своего багажа. Чья-то тонкая жилистая рука легла на ручку кофра и потащила его с кресла. Оглянувшись, Бакштейн увидел и обладателя руки — высокого худощавого и светловолосого молодого человека в такой же кожанке, как и у толстяка. Он сидел сзади и, не поднимаясь с кресла, тащил вализу к себе. Лицо его не выражало ничего, кроме напряжения: сумка весила килограмм тридцать, и поднять ее из неудобного положения и на вытянутой руке было не так-то просто.

— Позвольте! Это дипломатическая почта!

— Спокойно. Не делайте резких движений, — внятно прошептал толстяк прямо ему в ухо, а в левый бок немца уперлось что-то тупое и твердое, что вполне могло оказаться глушителем, венчающим дуло пистолета.

Дипломатический багаж перекочевал наконец к худощавому незнакомцу, и тот не спеша двинулся в конец салона.

— Вы не сможете вынести это из самолета. Меня будет встречать охрана… — попытался Бакштейн образумить толстяка.

— Это наши проблемы, — ответил тот, нагло усмехаясь, и Бакштейн увидел множество оспинок на его лице, которые багровели, когда толстяк улыбался.

«Глупо, — подумал немец. — Не для того же они воровали, чтобы тут же испугаться и вернуть. Но у них действительно будут проблемы. Они даже не представляют, во что ввязались. Или представляют?»

Додумать он не успел.

Толстяк, сорвав дипломатические печати, расстегнул замки на сумке Бакштейна и, отложив в сторону папку с документами, принялся перегружать ее содержимое в два рюкзака.

— Сколько? — поинтересовался худой, стоявший на стреме. Они находились в багажном отсеке, где пассажирам бывать не рекомендуется, но никто ими не интересовался.

— Пятьдесят, как и ожидалось. — Толстяк закончил паковать рюкзаки. — Давай.

Худой вынул из кармана куртки схему электрической части самолета, и толстый, ловко отвинтив болты на панельке у заднего люка, перерезал и по-новому закоротил провода.

— Теперь твоя очередь.

— Без проблем. — Худой взвел механизм небольшой магнитной бомбы, поставил таймер на трехминутную задержку и прикрепил ее над рычагами хвостового управления.