– Мы видимся почти каждый день.

Я немного подумал.

– Мне трудно об этом говорить, Элисон.

– Извини. Мне не следовало спрашивать.

Но ощущение только что пережитой близости согрело меня, и я сказал оживленным тоном:

– Впрочем, ничто не мешает нам поговорить о чем‑нибудь другом.

К Элисон, похоже, тоже вернулась ее чуть насмешливая игривость.

– Когда‑нибудь я все же вытяну из тебя правду.

– Тебе действительно так интересно?

– Чтобы удовлетворить свое женское любопытство, я готова пойти на крайние меры.

– Почему‑то мне ни капельки не страшно!

– А это и не страшно.

Потом я попросил ее продолжить экскурсию, и мы двинулись дальше. Я увидел камерные холодильники, набитые приготовленной для салатов рубленой зеленью и перепелиными яйцами в картонных упаковках. В подвал продукты попадали через специальные грузовые люки, выходившие на тротуар в одном из боковых переулков. Проходя за Элисон по очередному узкому коридору, я гадал, в какой стороне находится Кубинский зал, на том же уровне или выше, и как его расположение ниже уровня земли может быть связано с его статусом «только для избранных». Я очень внимательно смотрел по сторонам, но так и не заметил ничего подозрительного – вокруг все так же вились бесчисленные трубы и спутанные электрические провода. Разумеется, я мог бы спросить о Кубинском зале у Элисон, но у меня было такое чувство, что если я промолчу, то узнаю гораздо больше.

– Кроме того, у нас есть второй этаж, – сказала она.

– Второй этаж?

Она имела в виду верхние помещения – три больших банкетных зала, куда вела застеленная ковровой дорожкой лестница. В самом большом из них могло поместиться до шестидесяти человек; там стояло пианино, и поэтому зал часто использовался для корпоративных вечеринок, свадебных торжеств и тому подобного. Второй зал – тоже достаточно большой – был к тому же обставлен дорогими диванами, и его снимали для неофициальных дружеских встреч замужние дамы среднего возраста. Третий зал был намного меньше первых двух; его арендовали исключительно компании клерков с Уолл‑стрит. Именно в этом зале работали стриптизерши. Рассчитан он был на двадцать пять человек максимум. Чем больше мужчин, сказала мне Элисон, тем больше проблем; иногда случалось, что какая‑нибудь стриптизерша в истерике выбегала из зала, потому что ее искусали или подвергли особо изощренному насилию. «А чего еще можно ждать от такой гоп‑компании?» – пожала плечами Элисон.

Потом я поднялся с ней на третий и четвертый этажи, где находились мебельные кладовые, кабинет бухгалтера, главный офис, где работала с бумагами сама Элисон, и раздевалки обслуживающего персонала. По пути я насчитал почти сорок камер видеонаблюдения, а в главном офисе, куда мы ненадолго заглянули, увидел шесть черно‑белых телевизионных экранов, на которых сменяли друг друга виды коридоров и комнат, через которые мы только что проходили, а также главный зал, бар, все кассовые аппараты и даже кусок улицы перед входной дверью. Отсюда, догадался я, Элисон может наблюдать за каждым, в том числе и за мной. Есть ли камеры наблюдения в Кубинском зале? Я очень внимательно смотрел на экраны, но так и не увидел помещения, которое было бы мне незнакомо.

– Да‑да, – подтвердила Элисон, очевидно заметив мой интерес. – Отсюда видны все комнаты, за исключением пентхауса, где живет Ха.

– Ха?

– Да, – сказала Элисон. – Ты ведь знаешь Ха?

– Ремонтника‑китайца?

– Да. Это единственный человек из персонала, которому я полностью доверяю.

«Пентхаус» Ха представлял собой крошечную комнатку на чердаке над сияющей преисподней ресторана.