Я знаю, Энди, что ты никогда не сдашь никого из своих знакомых.
– Мы уважаем друг друга, Бернард,– согласно кивнул Энди.– Вот почему я слегка удивился.
– Сейчас меня интересуют не столько парни, способные по заказу обнести квартиру, а тот, кто их нанял.
– Поскольку, помогая ему, ты сам становишься соучастником мошенничества?
– Именно. И я выведу его на чистую воду во что бы то ни стало.– Бернард поскреб ложкой по тарелке, собирая остатки мороженого.– Но я хочу действовать по справедливости.
– Безусловно.
– Ведь этот парень, возможно, никого и не нанимал, а я просто отношусь к нему предвзято.
– Это делает тебе честь, Бернард.
– Он сильно разозлил меня. Но если он не организовал собственное ограбление, то мне не хочется тратить на него время впустую, позволив настоящим преступникам скрыться.
– Ты не хочешь распылять свои силы.
– Вот именно. Поэтому я не прошу называть какие-то имена твоих бывших знакомых. Просто я хочу знать, не было ли каких-то разговоров о недавнем поддельном ограблении в центре города.
– В центре города,– эхом отозвался Энди и слегка нахмурился.
– Это новый театр на Бродвее с отелем и квартирами. Называется «Н-Джой».
– Не было ли недавно там ограбления? Ты считаешь, что это дурно пахнет?
– И допускаю, что могу ошибаться. Но что-то мне подсказывает, что этот обанкротившийся сукин сын, который владеет той квартирой, все и подстроил.
– И ты хочешь знать, не слышал ли я в последнее время о чем-то подобном?
– Да.
Энди торжественно посмотрел прямо в глаза Бернарду. Его веки равномерно поднимались и опускались, словно метроном.
– Я никогда не слышал про это ограбление, Бернард. Ни единого слова.
Бернард в ответ взглянул в честные глаза собеседника.
– Спасибо, Энди. Я ценю твою искренность,– и он поднял руку, подзывая официанта со счетом.
38
Когда вечером во вторник, без трех минут десять Дортмундер вошел в «Оу Джей Гриль энд Бар» на Амстердам-авеню, бармен Ролло, высокий толстый лысеющий мужчина в грязной белой рубашке с длинными рукавами и грязном белом фартуке, стоял на коленях, устанавливая в левой витрине новую неоновую рекламу пива.
– Подойду через минуту,– сказал он Дортмундеру. Его руки были заняты неоновыми трубками, электрическими проводами и цепочками для крепежа рекламы.
– Хорошо,– кивнул Дортмундер и направился к стойке, где завсегдатаи бара обсуждали черные полоски, которые теперь наносятся на все товары и заставляют кассу пикать.
– Это – коды,– говорил первый завсегдатай.– И их могут прочитать только кассовые аппараты.
– Причем тут коды? – спросил его второй.– Кодовая война давно закончилась.
– С места поднялся третий посетитель и вмешался в дискуссию:
– Какая еще Кодовая война? Не было никакой Кодовой войны. Была Холодная война.
– Нет, Кодовая. Она так называлась, потому что они использовали разные коды, чтобы хранить друг от друга секреты,– безапелляционно заявил второй. Он хихикнул и добавил.– Надо же – Холодная война. Кому в голову взбредет называть войну Холодной?
Третий не менее уверенно парировал:
– Каждый, кто не проспал последнюю сотню лет, знает, что она называется Холодной войной, потому что в России царит вечная зима.
Второй завсегдатай развеселился пуще прежнего:
– Тогда каким образом они растят там сало?
Поставленный в тупик третий нахмурился и переспросил:
– Сало?
– Да, это национальная русская еда.
Дортмундер облокотился на стойку справа от спорщиков и принялся наблюдать в зеркало позади нее за Ролло. |