А пока она отчаянно пыталась освободиться. Он так сильно надавил на ее рот ладонью, что девушке против воли пришлось откинуться на подушку. Она чувствовала запах хорошего одеколона, табака и автомобильного масла.

— Простите, что так беззастенчиво веду себя с леди, тем более что она в ночной рубашке, — извинился он. — Но пока вы не пообещаете мне, что не издадите ни звука, я не смогу вас отпустить!

Джанин отчаянно рванулась, и ей каким-то образом удалось оттолкнуть его руку.

— Как я могу дать вам обещание, когда вы пытаетесь заткнуть мне рот! — пропыхтела девушка с таким безудержным возмущением в голосе, что незнакомец улыбнулся, продемонстрировав ослепительно белые зубы.

— Да, это соображение не лишено здравого смысла, — согласился он, отпуская ее, и даже нагнулся, чтобы поправить подушки. — Теперь, когда вы можете рассуждать разумно, давайте все обсудим. Что вы делаете в этой комнате?

— Это моя комната, — заявила Джанин. — То есть я хочу сказать, что это одна из комнат для гостей, и теперь ее отвели мне. Но вам-то что до этого? При чем здесь вы? И прежде всего, кто вы такой?

— Прежде всего, я не грабитель, — снова заулыбался мужчина, — и уж тем более не грубый насильник, покушающийся на вашу честь! Мое имя — Хэннафорд. Тим Хэннафорд, и обычно я занимаю эту спальню, когда остаюсь здесь ночевать. Моя машина сломалась примерно в четверти мили отсюда, и я решил, что мне придется злоупотребить гостеприимством соседей. Но я никак не думал, что обнаружу здесь особу женского пола, спящую сном праведницы на той самой кровати, где я предполагал растянуться на ночь!

Джанин неприязненно взглянула на него.

— А что, на улице очень холодно? — поинтересовалась она. — Или у вас есть какие-то особые права на эту постель? А вам не приходило в голову, что следовало сначала позвонить в дверь и сообщить о своем прибытии — хотя бы из вежливости?

Он покачал головой:

— Я боялся разбудить весь дом — не заметил света ни в одном окне и сделал вывод, что все спят. К тому же я поступал так и раньше, поэтому никто бы не удивился, обнаружив меня здесь утром.

— Правда? — неуверенно протянула Джанин и затем уже более твердо заявила: — Вы ведь напугали меня до смерти!

— Правда? — передразнил он и смиренно произнес: — Прошу прощения!

Джанин внезапно осознала, что незнакомый мужчина сидит на краю ее постели, а сама она тоже сидит, опираясь на подушки, в прозрачной ночной рубашке, которая к тому же сползла у нее с одного плеча. Она в испуге потянулась за халатом, лежащим в ногах, и нервно набросила его на плечи. Тим Хэннафорд улыбнулся — в этой улыбке читались легкое любопытство и ленивая безмятежность, а карие глаза смотрели безразлично и спокойно. Девушке показалось, что он пользуется ситуацией, которая была во всех отношениях ужасно неудобной.

— Какое достойное завершение столь прекрасного дня! — заметил он. — Юная дриада из соснового бора забрела в мою собственную спальню или, по крайней мере, в спальню, которую я всегда считал своей. Вам, возможно интересно будет услышать, что некогда я жил в этом доме. В этой комнате прошло мое невинное детство.

Джанин, плотнее закутавшись в халат, взглянула на яркий свет лампы, горевшей под потолком, и зажмурилась. Проявив внезапную заботу, Тим Хэннафорд погасил верхний свет и вместо него зажег прикроватный ночник.

— Так лучше? — спросил он почти ласково, почти подобострастно. — Прошу извинить меня за то, что я так грубо и бесцеремонно вырвал вас из объятий Морфея. Но я ведь не знал, что вы здесь!

— А как вы вошли? — спросила Джанин, желая, чтобы он хотя бы на мгновение отвел свой взгляд. Впервые в жизни она порадовалась тому, что не привыкла мазать лицо кремом, перед тем как лечь в постель, и что вьющиеся от природы волосы избавляют ее от необходимости накручивать их на бигуди.