– Надеюсь, сегодня здесь большинство, – полувопросительно сказал Зеллаби.

– Да, мистер Зеллаби, – заверил его один из мальчиков. – Все, кроме Уилфреда, конечно. Он в изоляторе.

– О, да. Как он себя чувствует? – спросил Зеллаби.

– Спина еще болит, но все дробины удалили, и доктор говорит, что он скоро поправится, – сказал мальчик.

Мое недоумение продолжало возрастать. Мне все труднее было поверить, что мы не оказались жертвами какого‑то чудовищного недоразумения, связанного с Детьми, и еще более невероятным казалось то, что Зеллаби, стоящий рядом со мной, был тем же Зеллаби, который утром говорил о «мрачной, первобытной опасности».

Из машины вытащили последний ящик. Я помнил, что он уже лежал в машине, когда мы грузили остальные. Ящик был явно очень тяжелым, и мальчики понесли его вдвоем. Зеллаби с легким беспокойством следил, как они поднимаются по лестнице, а потом повернулся ко мне.

– Я хотел предложить вам присоединиться к нам, – объяснил он. – Но, должен признаться, сегодня мне не дают покоя мысли об Антее. Вы же знаете, как она волнуется. Дети никогда ей не нравились, а последние несколько дней расстроили ее куда больше, чем можно по ней заметить. Думаю, будет лучше, если вы составите ей компанию. Я надеюсь на вас, друг мой… Это было бы очень любезно с вашей стороны…

– Ну конечно же, – сказал я. – Как я сам об этом не подумал? Конечно.

Что я еще мог сказать?

Он улыбнулся и протянул руку.

– Отлично. Я вам весьма благодарен, друг мой. Уверен, что могу на вас положиться.

Он повернулся к трем или четырем Детям, все еще вертевшимся неподалеку.

– Им уже не терпится, – произнес он с улыбкой. – Веди, Присцилла.

– Я Хелен, мистер Зеллаби, – сказала девочка.

– Ах вот как. Ну неважно. Идем, дорогая, – сказал Зеллаби, и они вместе поднялись по лестнице.

Я вернулся к машине и не спеша поехал обратно. По пути к поселку я заметил, что в «Косе и Камне» дела идут, кажется, неплохо, и чуть не поддался искушению остановиться и узнать местные настроения, но, вспомнив о просьбе Зеллаби, поехал дальше. Подъехав к поместью Кайл, я развернул машину и, оставив ее на дороге, чтобы удобнее было потом ехать к Ферме, вошел в дом.

Антея сидела в гостиной, перед открытыми окнами, и слушала по радио квартет Гайдна. Когда я вошел, она повернула голову, и, увидев ее лицо, я подумал, что Зеллаби не зря попросил меня вернуться.

– Его встретили с восторгом, – сказал я в ответ на немой вопрос. – Судя по тому, что я видел – если не считать странного ощущения, что один ребенок повторен во множестве экземпляров, – это была толпа самых обычных примерных школьников. Несомненно, он был прав, когда говорил, что они ему доверяют.

– Может быть, – согласилась Антея, – но я им не доверяю. Не думаю, что когда‑либо доверяла им с тех пор, как они заставили своих матерей вернуться сюда. Я старалась относиться к ним спокойно, пока они не убили Джима Поули. И теперь я их боюсь. Слава Богу, я сразу же отправила отсюда Майкла. Никто не может сказать, что они сделают в следующий момент. Даже Гордон говорит, что они испуганы и встревожены. Нельзя оставаться там, где твоя жизнь зависит от любого детского страха или приступа раздражения.

Вы можете представить, что кто‑то всерьез отнесется к «ультиматуму» полковника Уэсткотта? Я не могу. И, значит, Дети вынуждены будут что‑то предпринять, чтобы показать, что их должны слушать; они должны будут убедить важных твердолобых шишек, и один Бог знает, каким способом они решат это сделать.