Про такие бабьи дела так и в песне поется:

Приехали торгаши за задние ворота,

Кобылушку продала, белил себе я взяла,

Коровушку продала, румян себе я взяла,

Одоньицо продала, сурмил себе я взяла.

Муж приехал с поля, с сохой, с бороною,

А я, млада, с печи с донцем, с гребнем,

С кривым веретенцем.

— Где, жена, корова?

— В стадушко протала,

Там ее волки серые съели.

— Тле же, жена, одонье?

— Одонье сгорело.

— Где же, жена, пепелок?

— Разнес, сударь, ветерок

На боярский на дворок.

Курочка по зернышку глотает — сыта бывает. Маклак по горсточке со двора, а пройдет по всей деревне, — у него не один мешок, а ворох, который на себе и не увезешь. Та же лошадка, что товар привезла, потащит теперь один только хлеб, да кстати и льну охапку, яиц сотен пять. Маклаку-кулаку все на руку, все это — дела доброй воли, и лишь торговля с первобытным приемом, как торговали при царе Горохе и как торгуют теперь с дикими инородцами. Называется такая торговля меновою: товар за товар, и деньги тут лишнее дело, не надобны. С деньгами тут еще, пожалуй, ничего и не сделаешь.

В таких местах деньги еще в землю прячут, зарывают, берегут: в оборот их, чтобы привели они другие деньги, там не пускают. Затем и выдуман базар, чтобы дело шло на чистоту. Базар деньги любит и деньги ценит. На базарах мужик продавец, а купец показывай ему мошну и кошелек: божбе там не верят. На базарах сами хозяева — корень, а хлеб — воротило: другие товары только подпевают и считаются мелочью, хлеб их затирает и всех шибче кричит. Базарам без хлеба мудрено выстаивать. Другое дело ярмарки, ще хлебам почти нет никакой чести. Там выступают на сцену разные товары другого сорта: красные железные, сохи, косули, серпы, косы, колеса, телеги, лошади, шерсть, — да всех и не перечтешь. На ярмарках больше торгуют сами купцы друг с другом, мелкие сельские покупают у богатых городских, чтобы развозить потом про крестьянскую нужду по мелким Торжкам, по зимним базарам. На базарах все-таки мужик главный и больше хлеб, чем что-либо другое. Здесь мужики торгуют сообща, прислушиваясь один к другому и поддерживая друг друга. Тут и кулак держи ухо востро. Вот почему, если в деревнях в кулацких плутнях только цветочки, на базарах ягодки.

На базаре в быстрых руках фокусника-кулака безмен шалит. На безмене по железному пруту намечены точки, означающие пуды и фунты. Ищет одну точку петелька, и если она проволочная, то верно находит и может встать прямо на точке. Да таких петелек не бывает в ходу: больше веревочные и еще хуже того — широкие ременные. На ременной петельке всеща точка прячется и плохо видна, всегда довольно походу и, разумеется, на руку того, кто держит безмен и проверяет купленное.

На купеческом дворе для приема хлеба с возу прямо в сусеки весы лажены дома и мужикам не показаны: полые гири далеко не настоящего весу ловко умеет подсунуть баловливая рука весовщика-кулака.

Да и при ссыпке в купеческую меру зернового хлеба, сумеет ли догадаться продавец о том, что если мера боками подойдет как раз под казенную точка в точку, то дно у ней может быть вогнуто, в эту яму и лишним горстям немудрено завалиться. И выйдет так, что воз мерками двумя-тремя стал короче.

И сам дома мерил, и сосед проверял: выходит — ей-богу, не так.