Он мог не успеть, и поэтому через десять минут после того, как Андреа подала карри, полностью подготовил конфеты к выпечке. Теперь же боялся, что они потеряют форму, если клиенты задержатся.

— Посмотри, как они там, — вот уже во второй раз попросил он Андреа.

Направляясь к двери, девушка задумалась, удобно ли будет постучаться или достаточно пару раз кашлянуть. Однако уже на полпути до неё донеслись звуки, разрешившие все сомнения.

— Думаю, десерт им не потребуется, — сказала она Маравану, вернувшись на кухню.

Успех с первыми клиентами придал Андреа уверенности.

Выслушав восторженные отзывы четы Меллингер о терапии «Пищи любви», Эстер Дюбуа уже на следующий день предложила новую пару. Чистая прибыль, за вычетом стоимости продуктов и шампанского, составила тысячу четыреста франков. Работалось легко, Андреа не страдала от придирок начальства, а тамилец оказался спокойным, вежливым и ненавязчивым напарником.

Андреа помнила, что воплощение в жизнь идеи «Пищи любви» — её заслуга. Нужно было додуматься использовать кулинарное искусство тамильского гастарбайтера в качестве сексуальной терапии. Равно как иметь связи, чтобы протолкнуть продукцию на рынок.

В работе официантки Андреа недоставало именно творчества. У неё часто возникали идеи, однако не было возможности их реализовать. Теперь всё стало по-другому, и Андреа гордилась своей изобретательностью. Поскольку дело, ко всему прочему, приносило деньги, никаких причин прекращать его она не видела.

И когда вскоре Эстер Дюбуа предложила новую пару своих пациентов, девушка не думала ни секунды.

У Маравана тоже не возникло вопросов. Кроме одного:

— Они женаты?

В основном к ним обращались супруги старше сорока лет, достаточно состоятельные, чтобы иметь и такую проблему, и средства на её устранение. Мараван познакомился с тем обществом, о котором прежде знал разве что понаслышке, поскольку работа повара в дорогих отелях Шри-Ланки и южной Индии не предполагала тесных контактов с клиентурой.

Он входил в дома, где стоимость каждого стула или водопроводного крана могла покрыть расходы его семьи за несколько месяцев. Он появлялся в их кухнях как посвящённый в тайны древнего искусства, однако чувствовал себя безбилетными пассажиром межпланетного космического корабля.

Прежде Мараван полагал, что за годы жизни в этой стране сблизился с её жителями, стал понимать их культуру и образ мыслей. И только теперь, заглянув за кулисы, понял, насколько чужды ему эти люди и их проблемы. Его удивляли их жизненные приоритеты, ему казалось странной их манера говорить, одеваться.

Тамилец предпочёл бы держаться от них на расстоянии. Он страдал от того, что был вынужден вторгаться в их частную жизнь.

Маравана и раньше поражало то, что европейцы даже не пытаются оградить свои интимные проблемы и радости от посторонних взглядов. Они целовались на публике, беседовали в трамвае на личные темы. Школьницы одевались как проститутки. В газетах, телепрограммах, кино, песнях главной темой был секс.

Мараван хотел бы не видеть, не слышать, не знать всего этого. И вовсе не из-за ханжеского воспитания. В стране, где он вырос, женственность почиталась как первичная сила мира. Там боги имели пенисы, а богини — влагалища и груди. И рожали их не девственницы. Нет, его не раздражала сексуальность. Она играла важную роль в культуре, религии, медицине его народа. Но здесь она ему претила, и Мараван знал, почему: потому что общение с этими людьми, несмотря на их внешнюю открытость, оставляло в его душе неприятный осадок.

Тем не менее дело продвигалось. Через месяц после Меллингеров «Пища любви» обслуживала уже пять пар за неделю. А после шестой они впервые подвели итог бухгалтерии.

В конце сентября Андреа и Мараван поделили между собой прибыль. Семнадцать тысяч франков — и никаких налогов.