Если кто и выигрывал от этой сделки, то только «Хоогтеко».

Генеральный директор «Кугага» Ханс Штаффель стал на этот раз жертвой неудачной информационной политики. Соглашение о слиянии обнародовал «Хоогтеко». «Кугаг» поначалу отказывался комментировать это известие, объясняя, что окончательного решения пока нет. Однако потом выступил с коротким коммюнике, подтверждающим заявление голландцев.

За это в понедельник «Кугаг» потерпел неудачу на фондовом рынке. Для «Хоогтеко», напротив, неделя началась хорошо.

Пресс-секретарь «Кугага» — пресытившись советами своей службы по связям с общественностью, фирма наняла пресс-секретаря — представил это происшествие как малозначимое и не выходящее за рамки повседневной деловой жизни. Просто с позиции силы.

Один из комментаторов, сомневаясь в этой силе, рассуждал о неблагоприятных последствиях, которые могут возникнуть на американском ипотечном рынке. Другой спрашивал, как могло руководство «Кугага» допустить такое и не превысил ли господин Штаффель своих полномочий?

От самого генерального директора, который обычно не скрывал своей точки зрения от общественности, на этот раз получить разъяснений так и не удалось.

Февраль 2009

37

Сейчас Мараван больше работал во второй половине дня, однако ближе к обеду уходил на небольшой перерыв, чтобы встретиться с Санданой. Обычно он ждал её возле бюро путешествий, а потом они шли в кафе, ресторан или закусочную на вокзале. Они хотели как можно больше рассказать друг другу о себе и своём прошлом и использовали для этого каждую свободную минутку.

Однажды Сандана спросила его:

— Как вы думаете, что бы мы сейчас делали, если бы находились на Шри-Ланке?

— Вы имеете в виду прямо сейчас? — уточнил Мараван.

Девушка кивнула:

— Да, прямо сейчас, в половине первого пополудни.

— По местному времени? — улыбнулся Мараван.

— Да.

— Там должно быть жарко, но без дождя.

— Да, но что мы бы делали?

— Я представляю нас вдвоём на берегу, — ответил Мараван. — На берегу, под пальмами, прохладнее. Океан спокоен. В феврале обычно так.

— И мы там одни?

— Я не вижу вокруг ни одного человека.

— А почему мы под пальмами, а не в воде?

— У нас нет купальников. Только саронги.

— Но ведь в них тоже можно плавать?

— Да, но, промокнув, они становятся прозрачными.

— И вас это смущает?

— Нет. Если рядом вы — нисколько.

— Ну, тогда давайте зайдём в воду.

В другой раз Мараван рассказал ей об Улагу и Нангай. О том, что она значила для него и что он чувствует себя виноватым в её смерти.

— Разве вы не говорили, что без лекарства она всё равно бы усохла?

Мараван кивнул.

— И разве ваша сестра не сказала, что она умерла внезапно?

Они сблизились. Общаясь, едва касались друг друга, однако при встрече и на прощанье целовались, как принято в Европе.

Сандана по-прежнему жила у коллеги, очень милой жительницы Бернер Оберланда, которую Мараван видел только один раз, столкнувшись с ней в бюро путешествий. С родителями Сандана по-прежнему не общалась.

Однажды вечером Мараван, рано покончив с работой в Соколином переулке, сидел в Интернете, просматривая интересующие его информационные сайты. Вести с родины день ото дня становились всё более удручающими. Созданная для беженцев зона безопасности, по сообщениям ТОТИ и разных международных организаций, подвергалась бомбардировкам. Среди гражданского населения имелись многочисленные жертвы.