— А как звали ее родителей?

— Евгения Вениаминовна и Семен Григорьевич.

— А ваша девичья фамилия?

— Якушева. Мой отец Борис Петрович Якушев.

— Ну что ж, Элла Борисовна, могу вас обрадовать, это действительно ваша мать, она живет в Вене и жаждет с вами увидеться. Я дам вам все ее координаты…

— Извините, Николай Васильевич, а она.., здорова?

— Насколько я знаю, вполне. Вы думаете, что она решила вас найти, так сказать, на смертном одре?

Смею вас заверить, это не так. Ваша матушка весьма спортивная, энергичная и подтянутая дама. Но она не так давно овдовела… Впрочем, лучше она сама вам все расскажет. Записывайте телефон и адрес.

Элла покорно записала.

— А вы позволите мне дать ваши координаты госпоже Штойерманн?

— Да, пожалуйста.

— Благодарю вас. Что ж, я могу считать свою миссию исполненной. Всего наилучшего.

Элле было трудно дышать. Она встала и вышла на балкон. Во дворе гуляли собачники. Элла всегда немного завидовала им. У них был свой мир. Они общались, дружили, даже женились. Она частенько за ними наблюдала. В феврале среди них вдруг появилась молоденька женщина с маленькой, смешной собачонкой, дня через три к ней прилип мужчина со здоровенным догом, а в мае они сыграли свадьбу… У Эллы тогда даже мелькнула мысль тоже завести себе собачку, но она жила одна и хорошо помнила фильм своего детства «Белый Бим Черное Ухо». Нельзя держать собаку, когда живешь одна, мало ли что может с тобой случиться… Вот и сейчас на лавочке сидели двое: хозяйка таксы и хозяин тойтерьера. Элла точно знала, что у тойтерьера есть хозяйка, а у таксы хозяина нет. Как бы в результате этих прогулок семейная ситуация не поменялась, тем более что такса очень красива, вернее, ее хозяйка.

Внезапно раздался звонок. Элла в испуге бросилась к телефону — Ну что? — требовательно спросила Маша. — Дозвонилась?

— Да.

Элла вкратце пересказала ей разговор с Аксентьевым.

— В Вене живет? Здорово, смертельно красивый город.

— Ну и что?

— Как — что? Поедешь к мамочке в гости, в венскую оперу сходишь, пирожные там, говорят, обалденные. Слушай, а ты матери-то звонила?

— Нет. И не собираюсь.

— Как? Почему?

— Не хочу!

— Глупости, Элка, все-таки мать есть мать.

— Справедливо замечено, но не в моем случае.

— Ерунда! Она же наверняка раскаялась, ищет тебя…

— Ничего, поищет, а потом опять замуж выскочит — и ей не до меня будет.

— Надо же, я даже не подозревала, что ты такая твердокаменная… Сколько лет тебя знаю, ты всегда мне казалась немножко курицей, уж извини.

— Бабушка тоже считала, что я курица… Слушай, вот про корову, которая не телится, говорят «яловая», а про курицу, которая не несется?

— Элка, кончай! Этот твой юморок… Значит, будешь ждать звонка матери?

— Не буду! Я звонков не жду вообще, забыла?

— Так то от мужиков, а тут совсем другое дело.

— Да то же самое, только еще хуже. Когда мужики предают, это вроде естественно, я уж давно от них ничего не жду, а когда мать…

— Так и не простила?

— Я много лет уже об этом не думала, а сейчас все всколыхнулось…

— А если она позвонит, разговаривать будешь?

— Наверное. Послушаю, что она мне скажет.

Но она ждала этого звонка, боялась и ждала.

Он раздался в девять утра. Элла сразу поняла — это звонит мать.