— Он свое получил. Ты его калекой сделал. Нет руки и глаза, — с восторгом сообщил Вахрамеев, будто я об этом мог забыть.

— В аду они ему не понадобятся, — зло улыбнулся я.

За все злодеяния Бергу светила высшая мера, и вполне уверенно светила.

— Да… Но сам понимаешь, что до приговора может и год пройти, а после еще год. Пока в исполнение приведут. Его еще психиатры изучать будут под микроскопом. Он для них экземпляр интереснейший — что ж, может, хоть мозгоправам пользу принесет, да? А вот я бы его хоть щас шлепнул. Без суда и следствия.

— Была такая мысль, — кивнул я. — Пришить его там, в лесу. Но я не палач, а мент.

— Нам за казни не доплачивают, — закивал Вахрамеев. — Просчитался Потрошитель. Зря он с тобой игру затеял. Как ты так, Андрюха, провернул все ловко? Не перестаю удивляться. Мне самому такому еще учиться и учиться.

В прихожей показались белые фигуры санитаров с носилками. Меня уложили и вынесли на улицу, где ждала скорая.

Лежа на спине, я смотрел в глубокую и спокойную синеву неба. Наверху ни облачка, ни тучки. От ночной бури не осталось и следа. Щебечут птички, с детской площадки слышен гомон ребятишек. Город будто обновился, умывшись дождем. Пахнет листвой и свежестью. Жизнь продолжается…

* * *

Дверь больничной палаты распахнулась, и на пороге выросла целая делегация в бесформенных белых накидках с веревочками, во главе с Гороховым. Сердце мое радостно забилось. Как же я соскучился по своим!

Главврач юркнул вперед и деликатно вывел моих соседей по палате в коридор. Закрыл за собой дверь.

Горохов сгреб меня в объятия, аккуратно обрулив забинтованную правую руку.

— Андрей Григорьевич, — выдохнул он. — Как же я рад тебя видеть. Ты опять, как партизан — забинтованный. Не бережешь себя.

Не то чтоб я специально совался, но действительно как-то так выходило. Наверное, потому, что отступать я уж больно не люблю.

— Накладочка вышла при задержании, — улыбнулся я. — В этот раз преступник оказался слишком ушлый.

— Но ты его взял. Молодец! Не сомневался в тебе…

Я высвободился из могучих объятий шефа, и в ту же секунду мою шею обвили нежные женские руки — в голове не успела отзвучать до конца мысль, что сомнения у Никиты Егоровича, наверное, все-таки были. Теплые губы чмокнули мою щетинистую щеку. Света сияла, не стесняясь ни начальника, ни Погодина, ни Вахрамеева. Потом я еще разглядел, что в палате присутствует Караваев. Он скромно стоял в сторонке, переминаясь с ноги на ногу.

— А где… Катков? — внезапно охрипшим голосом проговорил я, чтобы что-то сказать, а потом повертел головой и наконец понял, что состав нашей группы прибыл ко мне не полным.

— Скоро будет, — хитро улыбнулся Горохов. — Апельсины несет.

— Лучше водки пусть захватит, — я кивнул на свою тумбочку, заваленную яблоками, бананами и прочими пироженками. — Уже неделю здесь валяюсь. Тоска без вас. Но зато выспался на год вперед.

— Водка — это хорошо, — продолжал улыбаться Никита Егорович. — Вот выпустят тебя, тогда и проставишься.

— За что? — удивился я.

— Есть повод, — Горохов хитро прищурился и, подмигнув присутствующим, вытащил из кожаной папки листок с печатным текстом. Прокашлялся в кулак и торжественно зачитал:

— Приказ министра внутренних дел СССР от первого июля сего года. За образцовое исполнение служебных обязанностей, находчивость и героизм, проявленные при поимке опасного преступника, приказываю присвоить лейтенанту милиции Петрову Андрею Григорьевичу внеочередное специальное звание на одну ступень выше имеющегося — капитан милиции!

Под аплодисменты в палату торжественно вошел Катков.