— Сегодня не густо, — грустно проговорил Петренко, послышалось шуршание развязываемого рюкзака. — Только «Парабеллум».

— В следующий раз из-за одного ствола не приходи, — хмыкнул его собеседник. — Лишний раз меня и себя палить только. Накопишь, тогда сбывай.

— Да мне деньги щас нужны, — плаксиво пробормотал копатель.

— За такую гниль — червонец, — отрезал голос.

— Как — червонец? В прошлый раз четвертак был.

Петренко торговался чистосердечно, будто и забыв, что я тут застыл за стенкой. Очень уж старался.

— Ствол ржавый, да, скорее всего, ремонт потребуется. Ну так что? Продаешь?

— Забирайте, — вздохнул Петренко (вот артист, только бы не переиграл, а то еще торговаться продолжит и спугнет скупщика).

Послышалось шуршание. Судя по всему, обмен прошел. Пора. Я тихо шагнул вперед, но тут из закутка вышел Петренко, держа в руках десятирублевую купюру.

Я гневным молчаливым взглядом указал ему на проем, откуда он вышел. Мол, зайди обратно. Но паразит сообразил, что сейчас мне важнее добыча покрупнее, чем он — мелкая сошка, и попятился назад. Да хрен с ним. Ложить сейчас его мордой в пол — себе дороже выйдет. Лишний шум сейчас совсем не к месту, ведь противник в закутке вооружен пистолетом Макарова, это я точно знал. Сейчас главное — главаря взять и в живых остаться. Потом найду копателя, а пока охота на крысу в приоритете.

Я влетел в комнату и ткнул стволом в темную фигуру, что замерла, увидев меня:

— Стоять, сука! Руки в гору! Шевельнешься — труп!

Сзади послышались пришаркивающие шаги убегающего Петренко.

— Вы что? Андрей Григорьевич? — проговорила фигура. — Это же я. Валера Шубин...

Глава 23

— Я вижу, что не дед Мороз, — процедил я. — Руки подними.

Валера не реагировал, будто не воспринимал меня всерьез.

Бах! — я сделал предупредительный выстрел, но не вверх, как полагается, а чуть левее уха Шубина, для острастки.

Пуля высекла искры о каменную стену у него за спиной. Звук в замкнутом помещении получился оглушительный. Резанул по перепонкам так, что я поморщился, а Валера от неожиданности схватился за голову. Может, это обманное движение, чтобы вытащить пистолет? Или ему действительно так хреново?

Я решил не рисковать и тут же двинул Шубина ногой в живот, пока тот стоял зажмурившись.

Удар получился чувствительный. Вложил я в него все свои восемьдесят плюс. Более легковесный опер отлетел к стенке, будто мячик, и сложился пополам. Что-то завывал и матерился. Не дав ему опомниться, я навалился сверху, перевернул его на живот и придавил к полу коленом. Приём прошёл, противник повержен.

Схватил за кисть и локоть и завернул руку, которую он настырно попытался просунуть под куртку. Вот падла, за пистолетом полез! На всё пойдет? Но не тут-то было. Я заломил сустав так, что слышно было, как он хрустнул, а Шубин завыл.

— Больно! А-а-а… Пусти!

— А я тебе говорил! Сам виноват, что руки не поднял, — прошипел я. — Не люблю, когда меня задержанные не слушаются.

— Почему я задержанный, я же свой…

Я пристегнул кольцо наручников на заломленную руку, стиснул скобой потуже запястье, чтобы подлец шевельнуть кистью не мог, завел за спину вторую руку, щелкнул другой дужкой. Есть. Теперь можно и поговорить.

Я встал, но подняться Шубину не помог. Тот кряхтел со скованными за спиной руками. Завозился на полу, постанывая, но просить или требовать ничего не стал. Извозюкался в земле и, наконец, встал.

— Рассказывай, — я кивнул на валявшийся на полу “Парабеллум” и заодно разоружил задержанного.