Торговец без лишних слов вскочил на ноги и сиганул прочь.

— Уходим, — я дернул Быкова за рукав в противоположную сторону. — Скорее всего, он тут не один. Не хочу с подкреплением повстречаться.

— Но ты же мент! — воскликнул Антон. — Что нам боятся?

— Да какой я мент, слесарь, а не мент. Ксивы даже нет.

— Чего нет?

— Удостоверения! Потом расспрашивать будешь. Валим, Тоха, валим!

Мы юркнули на блуждающую среди зарослей тропинку и быстрым шагом направились к дальнему выходу из парка.

— А зачем ты все это устроил? Зачем тебе наркотики?

— Не за чем, — я остановился и прикопал флаконы под безобразной приметной березой, ствол которой изогнулся буквой “Зю”.

Коробок с гашишем оставил себе. Может пригодится. В свое время за гашиш мы информацию ценную от жуликов получали.

— Понимаешь, Тоха, — стал объяснять я своему несведующему в интригах другу. — Когда дерутся лев и тигр, волчонка могут не заметить.

— Как они могут драться, если львы в Африке живут, а тигров там нет?

— Это аллегория такая, фигура речи.

— А-а-а, понял! А волчонок — это ты? А я тогда кто? Друг волчонка?

— Ты — лось, просто лось.

— Чой-та я лось?

— Прешь всегда напролом, и в тонкости не любишь вникать.

Быков засопел, хотел уже обидеться, но заметив на моем лице улыбку, махнул рукой:

— Лось — это лучше, чем инфузория. Слушай, Андрюх, не знал, что у нас в городе есть наркоманы. Я про них только по радио слышал.

Быков был прав. В 70-х годах наркомании в СССР «не существовало». Естественно никакой статистики даже не велось. Никто не знает, сколько жизней в среде неформалов и диссидентствующей молодежи погубила наркота. В девяностые в сто раз хуже будет. Многого насмотрелся. И теперь ненавидел наркоторговцев до чертиков. А в семидесятые жертвами наркоты становились в первую очередь «несуществующие» в СССР социальные группы, например, валютные проститутки и советские хиппи. Наркотой баловались и многие отечественные художники-модернисты, молодые писатели-диссиденты и бунтари поэты. И Владимир Семенович тоже “прожигает” сейчас жизнь…

— По какому такому радио ты слышал про наркоманов? — спросил я Быкова. — По радио такого не могли сказать.

— Да не по советскому конечно, “Голос Америки” называется. У меня отец его часто слушает. Ловить как-то умудряется. Правда там шипение постоянное, хрен, что разберешь. Но иногда можно разобрать слова диктора. И я бывает краем уха зацепляю вещание. Отец говорит, что радиоволну глушат у нас в стране специально. Представляешь?

— Так… — я остановился, чтобы проинструктировать Антона. — Про сегодняшний вечер никому ни слова. Понял? Сюда в ближайшее время вообще не суйся. Узнать могут.

— А как же без танцев? — озадаченно почесал затылок Антон. — я хотел каждую пятницу сюда ходить.

— Обойдешься, — отрезал я. — Раньше жил без танцулек и девчулек и ничего.

— А если они нас в городе найдут?

— Не найдут, в городе больше, чем полумиллиона рыл. Нас он видел в потемках. Морды у нас ничем не примечательные. Обычные советские, можно сказать, рабоче-крестьянские. Одежда неброская, через недельку-другую совсем забудет, как мы выглядели.

— Ага, согласен, и по имени мы друг друга не называли. Слушай, Андрюх… А ты откуда в этом во всем разбираешься?

— В чем именно?

— Ну… Как все провернуть, так сказать.