Мирнин знает то, чему меня никто в целом мире не сможет научить, вещи, которые были забыты, которые нужно помнить. Я знаю, тебе он не нравится, но его обучение… уникально.

— Ну, это в точку. — У него не было никакого выражения, а язык его тела был настороженным, в лучшем случае.

— Что еще?

— Я не могу уехать, пока не закончатся все приготовления к свадьбе Евы и Майкла.

— Это может занять некоторое время.

— И мне пока еще нет восемнадцати. Я думаю, что мои родители были правы всё это время.

Я не думаю, что готова уехать так далеко.

Он почти улыбнулся.

— Не готова покинуть Нигде, штат Техас, чтобы отправиться в Бостон. Ты думала об этом?

— О, да, — ответила она. — Я думала об этом несколько дней.

— Ты когда-нибудь думала о другом ответе?

— Да, — сказала она. — Но не долго. Потому что есть еще одна причина: я не хочу покидать тебя.

Шейн сделал шаг в ее комнату. Только один шаг. Она соскользнула с кровати и сделала два к нему.

И они встретились на середине, не касаясь, просто смотря друг на друга. Пытаясь найти что-то в лицах друг друга.

Жаждущие и напуганные, чтобы надеяться.

Клер сказала:

— Мне нужно сделать это прямо с тобой, Шейн. Потому что я люблю тебя. — Она обещала себе, что не будет плакать, обещала, но теперь ее глаза горели и были полны слез. Она не позволила им упасть, когда сняла кладдахское кольцо с пальца и протянула ему. — Но я понимаю, если ты хочешь вернуть его обратно. Я понимаю, если ты считаешь, что не сможешь мне доверять. Ты думаешь, я предала тебя, но это не так. Я действительно пыталась…

— Господи, — сказал Шейн. — Ты совсем меня не понимаешь.

И тут он наклонился вперед и, с его здоровой рукой, надел кольцо ей на палец. Он поместил свой лоб против нее мельком, затем поцеловал ее. Это был самый приятный, самый опытный поцелуй, который он когда-либо давал ей, и это заставило слезы вырваться на свободу, и все, что она могла попробовать была соль и отчаяние и молчания между ними…И затем он обнял ее.

— Я не сержусь на тебя, и я не думаю, что ты меня предала — сказал он. — Не после первых нескольких минут. Я знаю, почему ты сделала это, почему ты держала это в секрете. Ты должна была. Ты не хотела сделать мне больно. Я понимаю.

Она вздрогнула от облегчения и расслабилась в его объятьях. Его рука погладила ее волосы.

— Я хочу, чтобы ты сказала мне, — сказал он, — но Фрэнк был прав. Я предпочел бы было ему, живущиму в этой машине, если она должна была быть кем-то. А может быть, это нормально так. Он точно не ушел, но он не может больше навредить мне. Он просто голос.

Призрак. Воспоминание. Может быть, все лучшие части моего папы, и не из худших.

— Тогда почему ты не поговорил со мной об этом? — Она пыталась сказать это разумно, но вырвалось в вопле, полном боли.

— Потому что я хотел, чтобы ты решила по своему усмотрению. И я знал, что если я не говорю вообще, ты знаешь, насколько нужна мне прямо сейчас.

— Я нужна тебе? — Она взглянула на него и почувствовала как ускорилось ее сердце. — Это была самая тяжелая неделя в моей жизни, не прикасаться к тебе. Не говорить с тобой. Ожидая того, что ты собираешься сделать.

Он снова поцеловал ее, теплым, влажным прикосновением губ, совершенно контролируемо:

— Но это не имеет значения, если ты останешься или уедешь.