Умляут появился как из-под земли.

Мелькнув по саду рыжим пятном, он с громким «мяу» затормозил рядом с ботинками Неда.

— Привет, мелкий, — удивился Джейсон. — Тебя я еще не видел.

— Готти завела, — брякнул Нед.

Не брала я котенка, его папа в апреле принес!

Нед встал, оглядывая сад. Я попыталась слиться с пейзажем — ага, травинка ростом пять футов девять дюймов, — однако брат уже шел ко мне.

— Гротбагс? — Он приподнял ухоженную бровь. — В прятки играем?

— Привет, — сказала я, перекатившись на спину и глядя на него с земли. Лицо моего братца — зеркальное отражение моего: оливково-смуглая кожа, темные глаза, крупный нос, но если растрепанные волосы Неда висят до плеч, то я не подстригалась уже лет пять, поэтому хожу с узлом на макушке, и только один из нас пользуется подводкой для глаз (подсказываю: не я).

— Застукал, — подмигнул Нед и, быстрый как молния, выхватил из кармана телефон и сфотографировал меня.

— М-м-м, — недовольно протянула я, пряча лицо. Вот по этой его привычке я совсем не скучала, пока Нед целый год был в свободном плавании. Папарацци доморощенный.

— Ты давай выходи, — бросил он через плечо. — Я затеял фрикаделлеры.

Обещанием котлет по-датски меня всегда можно выманить из уединения. Встав, я потащилась за Недом через кусты. На траве среди маргариток по-прежнему возлежал Джейсон с дымящейся сигаретой в руке. Ага, благоприобретенное в колледже новое хобби. Нехотя улыбнувшись, он помахал мне сигаретой.

— Гротс, — сказал он, не глядя мне в глаза.

Это прозвище придумал Нед, мысленно поправила я. Ты звал меня Марго.

Я готова была поздороваться в ответ. Помимо этого, мне много чего хотелось сказать, но слова будто растворились. Между нами осталась масса недоговоренного. Я стояла, ожидая, когда Джейсон встанет поговорить со мной, помочь встряхнуться.

Я вдруг ощутила тяжесть телефона без сообщений. Джейсон не написал, что вернулся.

Чуть отвернувшись, он затянулся сигаретой.

Прервав паузу, Нед хлопнул в ладоши.

— Ну, — мажорно начал он, — пойдемте-ка в дом, молчуны. Котлеты сами не пожарятся.

Он зашагал к крыльцу. Мы с Джейсоном молча пошли следом. На самом пороге меня будто что-то остановило — так иногда услышишь свое имя, и душа словно зацепится за торчащий гвоздь. Я помедлила, оглянувшись на сад, на яблоню в бельевом цвету.

Вечерний свет начинал уже меркнуть, воздух густел от москитов и аромата жимолости. Я вздрогнула от свежести. Разгар лета, а у меня ощущение конца, а не начала.

Может, это потому, что Грей умер. Для меня это до сих пор все равно что луна упала с неба.

Воскресенье, 4 июля

[Минус триста шесть]

Утром, насыпая в тарелку овсяные хлопья, я заметила, что Нед восстановил фотогалерею на холодильнике, которая была при Грее и которую я недолюбливала. Мне всегда бросалось в глаза отсутствие на фотографиях мамы.

Родив Неда в девятнадцать лет, она вернулась в Норфолк, привезя с собой папу. Через два года родилась я, и мама умерла. Первая семейная фотография, на которой я есть, сделана на чьей-то свадьбе, и мне уже года четыре. Папа, Нед и я что-то едим, стоя рядом, а над нами возвышается Грей с густой шевелюрой, бородой и вечной трубкой, Гэндальф-великан в джинсах и футболке с «Роллинг Стоунз». Я улыбаюсь беззубой улыбкой, остриженная под машинку, в рубашке с галстучком, в туфлях с пряжками и в брюках, кое-как заправленных в носки (Нед стоит в розовом костюме кролика).

Пару лет назад я спросила Грея, почему меня одевали как мальчишку.

— Господи, Готс, — засмеялся дед, стоя у плиты, — никто тебя специально не одевал. Ты сама все выбирала и сама зачем-то засовывала штанины в носки. Просто у нас был принцип не наступать на горло вашей с Недом песне.