— Я себя люблю.

Он покачал головой.

— Пока только учишься.

Я сидела и смотрела, как он ест. Я же вилкой гоняла по тарелке листик салата и старалась игнорировать взгляды Глеба, который на мой салат посматривал весьма неодобрительно.

— Поешь что-нибудь, — попросил он.

— Не хочется.

— Не хочется, — передразнил он. Протянул через стол руку, я посмотрела на его раскрытую ладонь и вложила свою руку. — Помнишь, ты мне как-то сказала, что мне возвращаться некуда? Ну… что у меня дома нет, и не ждёт меня никто.

— Помню… кажется.

— А я очень хорошо. Может, не поверишь, но я полгода об этом думал.

— Мало, — ответственно заявила я.

Мартынов усмехнулся.

— Может быть.

Я руку свою освободила и взяла бокал с вином.

— Но тебе ведь есть куда возвращаться. Ты это доказал.

Глеб подумал, прежде чем ответить.

— У меня есть квартира в Москве. А ещё дача в Подмосковье. В приличном посёлке. Правда, я был там всего несколько раз, некогда.

Я нервно улыбнулась.

— А сейчас ты скажешь, что проблема в том, что тебя там никто не ждёт.

— Не ждёт. Ты ведь права, Галка от меня сбежала. И это после шести лет брака, и ко всему прочему к конкуренту, а это что-то да значит. А ты говоришь…

— Да ничего я не говорю, Глеб! Я просто не понимаю, как жить дальше. С тобой или без тебя… Я только свыклась с мыслью, что начинаю всё заново, к тому же одна. — Я схватила салфетку и скомкала её, сжав руку в кулак. — Ты даже не представляешь, чего мне это стоило. Мне!..

— А что с тобой не так?

Его спокойный, лишь с оттенком заинтересованности тон, меня бесил.

— А со мной всё не так. Потому что я — племянница Дорофеева. Знаешь, как меня за глаза называют? Принцесса на горошине.

Глеб попытался спрятать улыбку.

— Тебе кажется это обидным?

— Мне не на что обижаться. Грех жаловаться на то, что очень долго делало тебя счастливым. Просто когда я обо всём этом задумалась и захотела измениться… Очень тяжело было, — закончила я.

— Верю.

— Я никогда ничего сама не делала. Иногда пыталась, особенно когда повзрослела. Хотелось, как и всем, самостоятельности, поступков, широких жестов, но у меня ничего не получалось. Потому что за меня всегда думал дядя. Так было удобно и всем спокойнее, он всегда знал, как лучше.

— И ты мне хочешь сказать, что тебе это не нравилось?

Мы встретились взглядами, и у меня внутри разлилось тепло, я вздохнула свободнее. Сделала глоток вина.

— Наверное, мне даже в юности хватало здравомыслия, чтобы понять, когда он прав. Но людям ведь не объяснишь…

Мартынов кивнул.

— И ты выросла с печатью папиной дочки на лбу.

— Всё бы ничего, если бы меня не перестали воспринимать всерьёз.

Глеб покачал головой.

— Врёшь, Женька. Вот сейчас врёшь. Ты сама перестала себя всерьёз воспринимать, вот и весь ответ.

Я замолчала и только таращилась на Мартынова, а он вроде бы и не замечал. Был занят едой, и на меня взглянул только, когда за бокалом с вином потянулся. И поинтересовался как ни в чём не бывало:

— Я ведь прав?

— Ты бы про себя всё так понимал.

— С собой сложнее.

— Я встречалась с твоей женой, — сказала я, желая хоть как-то сбить с него спесь.

Он напрягся, я заметила, но ни удивления, ни возмущения не высказал.