— Солныш… — и воцарилась тишина.

Рука Глеба пробралась под мою рубашку, легла на спину и я невольно повела плечами, почувствовав, насколько горячая у него ладонь. Я чувствовала его дыхание на своей щеке, потом его губы прикоснулись к моему плечу, сдвинув ткань рубашки. Я уже хотела перевернуться на спину, чтобы обнять его, а Глеб вдруг спросил:

— Он тебя любит?

— Ты зачем спрашиваешь?

Он еле слышно хмыкнул.

— Не хочется, чтобы ты вышла замуж за идиота.

— Интересно… А идиотом он будет, если любит?

— Какая же ты поперечная, Женька…

— Я не хочу об этом говорить. — Я всё-таки обняла его за шею и притянула его голову к себе близко-близко. — От тебя пивом пахнет.

— Не нравится?

Я не нашлась, что ответить, а потом зачем-то решила признаться:

— Мне всегда хотелось… — И неловко замолчала.

— Что? Что, Жень?

— Заняться… любовью на этой крыше. Мне казалось, что это будет что-то особенное.

— Из-за крыши?

— Да ну тебя, — вспыхнула я от обиды.

Он рассмеялся и поцеловал.

— Можно попробовать.

— Ты надо мной смеёшься, — всерьёз огорчилась я.

— Уже нет, — заверил Глеб.

Через несколько минут телефон опять завёл своё:

— Солнышко…, со-олнышко! — а я лишь крепче вцепилась в Глеба. Открыла глаза и стала смотреть в стремительно темнеющее небо. А ведь тому, кого мой телефон подразумевал под "солнышком", даже невдомёк, что мне сейчас так хорошо и что я мечтала ещё совсем недавно пережить всё это с ним. Вот только "солнышко" моё никогда бы об этом не догадалось, а если бы узнало об этом от меня, то, скорее всего, рассмеялось мне в лицо. Димка не был приверженцем спонтанных порывов. Он любил, чтобы всё было правильно и красиво. А крышу, разъезжающиеся диванные подушки и опрокинутую бутылку пива никогда бы не оценил. И не понял бы всю прелесть происходящего. Димку можно было от души пожалеть, вот только мне сейчас совершенно не до этого…

— Женька, ты чем там занимаешься?

— Я? — Глупо было переспрашивать, но как тут удержишься, когда ты ещё проснуться не успела, а тебе уже в ухо кричат и чёткого ответа требуют.

— Я тебе звоню, звоню, а тебя вечно где-то носит. Боря уже беспокоится!

Я вздохнула и снова рухнула на подушку.

— Сонька, ты что ли?

— Здрасти. Уже не узнаёшь?

— Сонь, я сплю.

В трубке наметилось задумчивое молчание, затем последовал вопрос:

— А сколько у нас времени?

— Понятия не имею, — призналась я. И пихнула ногой Мартынова, который совершенно наглым образом на меня навалился.

— А я имею, десять уже. Жень, а ты чего дрыхнешь? Ты же в восемь всегда просыпаешься?

— Ой, Сонька, что ты пристала? Сегодня я сплю. Я… Может, я ночь напролёт рисовала?

Рядом весело хрюкнул Глеб, и я на него посмотрела. Лежал с закрытыми глазами, обнимал меня одной рукой и улыбался, прислушиваясь к тому, что я говорю и каким тоном. Я щёлкнула его по носу.

Но зато Сонька моим признанием прониклась.

— А-а, ну извини тогда, Жень.

— Да ладно. Как у вас дела? Нравится отдыхать?

— Да. Мне, по крайней мере. А вот Боря уже устал бездельничать. Вчера поймала его за тем, что он на работу звонил.

— Ужасное преступление.

— Между прочим, да.