Эйми от природы обладала веселым нравом, и ее присутствие словно озаряло особняк Ливингстонов солнечным светом. Прислуга, состоящая из Доркас Бонди и Морриса Ханкера, вскоре влюбилась в нее. «Что бы мы делали без этой малышки?» — спрашивала хозяйку старая Доркас, и этот же вопрос Белла Ливингстон все чаше задавала сама себе.

— Я чувствую себя виноватой, Эйми, — иногда вздыхала она. — Что за жизнь для молодой и хорошенькой девушки быть похороненной в этом старом мавзолее!

— Похороненной? — смеялась Эйми. — Я его обожаю — и вас тоже.

Старая Белла целовала ее, зная, что это правда. Она наблюдала, как с течением лет Эйми Апем, подобно ей самой, все больше нуждалась в ком-то, кто бы нуждался в ней. Они никогда не говорили о парне, с которым Эйми была помолвлена и который погиб во Вьетнаме, или о родителях Эйми, которых она не помнила.

Но пожилая леди часто заводила разговор о пасынках и падчерице, за чьими карьерами она внимательно следила по статьям в «Райтсвиллском архиве». И вместе с накоплением досье Ливингстонов в архиве газеты усиливалась и ее мрачность.

Поэтому Эйми удивилась, когда Белла неожиданно сказала:

— Эйми, свяжись с Сэмюэлом Младшим, Эвереттом и Оливией, где бы они ни находились, и попроси их навестить меня.

— Неужели они согласятся?! — воскликнула Эйми.

— Согласятся, если ты скажешь, что я этого хочу. Они слишком хорошо воспитаны, чтобы отказаться. Воспитание, — сухо добавила Белла, — их сильная сторона.

Дети Сэмюэла Ливингстона приехали на уик-энд в начале лета.

Сначала они показались Эйми очаровательными. Оливия походила на драгоценный камень в столь же дорогой оправе, хотя под ее красивыми глазами темнели мешки, свидетельствующие об усталости. Она приветствовала Эйми без всякой снисходительности, которой та опасалась. Эверетт оказался веселым, крепким и широкоплечим, с кожей, похожей на печеный картофель, — взяв Эйми за руку, он ласково поблагодарил ее за заботу о «маме». Сэмюэл Младший — высокий, сутулый и худощавый, с изысканными манерами — словно сошел со страниц романа Джона Ф. Маркуанда.

Старая леди, ожидавшая на передней лужайке, когда Моррис Ханкер привезет детей из райтсвиллского аэропорта в старом «линкольне» Ливингстона, велела Моррису позаботиться об их багаже.

— Ты отвела нам наши старые спальни, Белла, — сказала Оливия, когда они присоединились к ней на лужайке. — Как приятно.

— Приятно, что вы приехали, — с улыбкой отозвалась пожилая леди. — Эйми, дорогая, пусть Доркас приготовит чай.

Когда Эйми вернулась с Доркас и чайным столиком на колесах, она застала семью за дружеской беседой.

— Я всегда терпеть не мог этого парня, сестренка, — говорил Сэмюэл Младший. — Он носил галстуки, раскрашенные вручную.

— Какой из мужей это был, Оливия? — с интересом спросила старая леди. — Прусский барон или венгерский граф?

— Испанский принц, — поморщилась Оливия.

— Тот, который обошелся тебе в двести тысяч долларов?

— О боже! — вздохнула Оливия. — Нет, Эйми, без сахара. Побольше лимона.

— С вашей фигурой? — улыбнулась Эйми. — Смотрите, что стряпня Доркас делает с моей.

— Теплый день, — заметил Эверетт Ливингстон.