* * *

... Когда они с Вебером распахнули заднюю стенку фургона, я действительно сидел на пакете с фанерой и умывался.

Но вовсе не потому, что всем стоящим вокруг я хотел показать, какой я чистоплотный. И уж вовсе не так «спокойненько», как это показалось моему Водиле и так умилило его.

Спокойствия не было и в помине. Внутри у меня все дребезжало от дикого нервного перенапряжения. И умываться я взялся только для того, чтобы скрыть это напряжение и продемонстрировать наглую уверенность в своем абсолютном праве — плевать на всех таможенных Собак в мире!

Вероятно, это в какой-то степени их и ошарашило, но в основном они зашлись в истерике, когда на них пахнуло из фургона таким плотным кокаиновым духом, что они обе от злости чуть сознание не потеряли!.. Подозреваю, что и Овчарка почуяла этот запах. Но, судя по ее растерянной морде, она только не знала, что это такое. Когда же молодые таможенники — руководители этих маленьких наркоищеек — все-таки попытались их запустить ко мне в фургон, мне ничего не оставалось делать, как сказать этим лохматым малявкам по-нашему, по-животному:

— Только суньтесь. Я из вас такие фрикадельки наделаю, что вы маму родную забудете.

Одна Собачонка, я видел, жутко перетрусила, хотя и продолжала визжать как резаная. А вторая собралась с духом и кричит мне:

— Убирайся оттуда, идиот! Там такая концентрация кокаина, что ты через пять минут сдохнешь, самоубийца!

— Не твое Собачье дело, — говорю. — Что русскому здорово, то немцу — смерть.

Помню, Шура Плоткин так сказал по поводу какой-то там их пьянки с иностранными журналистами, и мне это страшно понравилось! Всё ждал, когда и я смогу ввернуть в разговор это выраженьице...

Тут обе Собачонки так развопились, что хоть уши затыкай! Но в фургон — ни лапой. Наоборот, шарахаются от меня, как черт от ладана.

На подмогу этим обгадившимся микросыщикам стал ко мне рваться Полицейский Овчар. Да так настырно, что его еле на Поводке удерживают. Причем видно невооруженным глазом — морда глупая, связываться ему со мной ну смерть как неохота, но служба!.. Вот он и рвется — верность присяге показывает. Жратву свою полицейскую отрабатывает.

Я, как обычно в таких случаях, несколько раз хвостом постучал по пакету с фанерой, уши плотненько прижал к голове, верхнюю губу, приподнял, предъявил ему свои клыки, коготочки выпустил на показуху и говорю;

— А ты, говно, молчи, тебя не спрашивают. Кто ты такой, засранец?

Этот Овчар чуть от злости не перекинулся! Рвется к нашей машине — удержу нет!.. Поводок натянул так, что ошейник ему в глотку врезался. И хрипит мне полузадушенно:

— Я сотрудник немецкой полиции! Я чистокровная Немецкая Овчарка! Да я тебя в куски!.. В клочья!.. Коммунист!!!

— Лучше к моей машине не приближайся, болван, — говорю я ему. — Сейчас у меня как раз время второго завтрака, а на второй завтрак я обычно ем только Чистокровных Овчарок. Так что смотри сам, жлобяра полицейская...

А вокруг хохот стоит — гомерический! Никто ж из Людей не понимает, о чем мы. Все видят только одно — три Собаки своим лаем прямо на дерьмо исходят, а Кот преспокойненько сидит себе в фургоне и в ус не дует. И всё. Вот Люди и хохочут.

Вебер слезы вытер и говорит своим Собачьим помощникам и полицейским:

— Уберите собак. Кончайте этот цирк. Я уже почти оглох.

И сам начинает помогать моему Водиле обратно зашнуровывать задник нашей фуры. Я еще пару секунд выждал, убедился, что теперь больше никто не станет проверять наш груз, и в последнее мгновение выпрыгнул из фургона прямо на широкое плечо своего Водилы.

От неожиданности Полицейский Овчар попятился, закрутился и чуть сам себя не задушил собственным поводком.