Я подлез под нижний ряд колючей проволоки и даже нахально присел на задние лапы — вроде бы я отсюда никуда уходить не собираюсь. Меня только кончик хвоста выдавал. Он нервно и непроизвольно метался из стороны в сторону, и я ничего не мог с ним поделать.

На мое счастье, из какого-то переулка на нашу улицу вывернул громадный грузовик с длиннющим синим очень высоким фургоном, и, набирая скорость, помчался мимо ворот института.

Прыжок с забора на проносившийся мимо меня брезентовый фургон — был уже просто детским лепетом, и ни в какое сравнение с предыдущим рекордным прыжком идти не мог.

Как говорится, за этот прыжок я и не ждал аплодисментов. Это был крайне средненький, рядовой прыжочек, доступный любому мало-мальски уважающему себя Коту.

Но мог ли я представить себе, что этот, прямо скажем, немудрящий прыжок на очень долгое, долгое время будет моим последним прыжком на этой Земле?..

Мог ли я, прыгая с забора на огромный дальнорейсовый грузовик, вообразить, что быть может, навсегда расстаюсь со Своим Шурой Плоткиным, с Нашим Домом, с этим мрачноватым, обезображенным хлипкими разноцветными ларьками, но таким прекрасным городом, в котором я родился и вырос, в котором почувствовал себя Бойцом и Личностью, и без которого никогда не мыслил своего и Шуриного существования…

Помню, в последнюю секунду, когда все осознали, что ПРЕКРАСНЫЙ ЭКЗЕМПЛЯР уезжает от них в неизвестном направлении на громадном фургоне дальнорейсового грузовика, этот кретин-Васька не нашел ничего лучшего как поднять обломок кирпича и метнуть его в мою сторону.

Кирпич перелетел через фургон. На противоположной стороне улицы раздался звон разбитого стекла, и я еще успел увидеть, как осыпается витрина какого-то магазина, как срабатывает магазинная охранная сигнализация — тревожные короткие и очень мощные звонки с одновременным миганием желтых ламп на фасаде. Уже издалека я услышал резкие милицейские свистки, живо представил себе, что должно произойти дальше, и подумал: «Так тебе и надо, дубина!..»

* * *

В отличие от маленького металлического фургончика на пилипенковском «Москвиче», эта громадина была сотворена из крепкого синего брезента, укрепленного на каркасе. К борту площадки брезент был пришит здоровенными стежками из тонкого стального троса. Эти стежки шли не только по низу фургона, но и по его торцевым стенкам.

Я лег на крышу и внимательно осмотрел шов именно передней стенки. Мне это было удобнее тем, что у передней стенки не так дуло — большой наклонный козырек-обтекатель, укрепленный на крыше водительской кабины, надежно защищал от холодного встречного ветра. Это во-первых. А во-вторых, подумал я, если мне и суждено сорваться с крыши фургона на ходу, так между кабиной и передней стенкой будет хоть за что зацепиться…

Свесив голову вниз, я увидел, что по вертикальному шву тросик затянут не очень сильно, и там нет такого плотного прилегания одной стороны брезента к другой. И в любой из этих «стежков» нормальный Кот может вполне пролезть внутрь фургона. Мне же для этого было необходимо спуститься метра на полтора вниз, к наиболее ослабленному «стежку». Ибо я не только ПРЕКРАСНЫЙ, но и очень КРУПНЫЙ ЭКЗЕМПЛЯР. И там, где пролезет обычный кот, я просто могу застрять…

И я стал спускаться вниз по отвесной стенке фургона, отчаянно цепляясь когтями всех четырех лап. После того, что я только что пережил и совершил, сорваться под колеса мчащегося грузовика было бы просто глупо!

Без какого бы то ни было бесшабашного героизма и безоглядной решительности, достаточно осторожно и расчетливо, с той необходимой долей естественной боязни, которая зачастую сохраняет нам жизнь, я все-таки добрался до «моего стежка», просунул туда голову и передние лапы, и через секунду был уже внутри фургона.