|
Владимира III степени. Что касается личных качеств, то в деле фиксировались далеко не лучшие для чиновника качества: дерзость, самоуверенность, непочтительность к начальству, множество докладов от обиженных приставов полицейских участков, а также пренебрежение к канцелярской работе и ведению бумажных дел. Из привычек отмечалась крайняя скромность в личной жизни, а также отсутствие семьи и жены, что было существенным недостатком для государственной службы, дружеские отношения с криминалистом Лебедевым и отсутствие твердых религиозных убеждений, явная склонность к сомнительному агностицизму. В физических данных указывались навыки вольной борьбы и развитая мышечная сила. В сыскной полиции чиновник прослужил чуть более семи лет.
— Как его фамилия? — спросил Зволянский, представляя, о ком идет речь. Ратаев назвал фамилию, которую директор Департамента ожидал услышать. — Так ведь он в отставке? — Так точно, — согласился Ратаев. — С осени 1901 года. — И что же? — Отчего бы не послужить, когда долг призывает, а жалование приемлемое. — Справится? — Этот — справится, — убежденно ответил Ратаев. — А если что… Недосказанность была красноречивой. Зволянский понял, что не сказал Ратаев вслух. Простое и элегантное решение: доверить расследование тому, кто вернулся из отставки. Если ему повезет, что не так уж невероятно, лавры победы достанутся начальству. А если что-то пойдет не так, если хваленые способности чиновника сыска окажутся бесполезными, то всегда можно отдать его на заклание. Были и еще обстоятельства, которые в этом пасьянсе могли оказаться крайне выгодными королю и тузу, а все неприятности достаться сыскному валету. — Чем он занимался в отставке? — спросил Зволянский. Ратаев выразительно пожал плечами. — Средства у него самые ограниченные, дачи нет, в путешествия не ездит. Давал консультации кое-каким купцам, на что и жил… — Вероятно, скучает без дела. — Гордость не позволяет проситься обратно. — Что ж, Леонид Александрович, кандидатура подобрана разумно, — сказал Зволянский, вставая из-за рабочего стола. — Пусть берется за дело. — Мои люди за ним присмотрят. Тихо и аккуратно. На всякий случай. — Разумно. Срочно везите его ко мне. И чтобы не вздумал отказаться. — За ним уже послано, — ответил Ратаев с невозмутимым лицом. — Вот как? Чудесно. И еще надо бы Чулицкого предупредить. — Михаил Фролович уже поставлен в известность, что к нему в сыскную полицию возвращается столь ценный персонаж… Зволянский еще раз утвердился, что слухи о талантах Ратаева не могут быть слишком преувеличены. Просто незаменимый человек. Когда это выгодно ему.
6. О вреде книг вообще
Того же дня.
Главный читальный зал Императорской публичной библиотеки производил неизгладимое впечатление: храм знаний, в котором скопились необъятные запасы человеческой мысли. Огромные сводчатые окна давали света с достатком, чтобы посреди зала вились столбы пыли, производимые скопищем мысли. Вдобавок к запасенным мыслям господа и редкие дамы, которых начали пускать сюда не так давно, каждый день рассаживались за читальными столами и с утра до позднего вечера производили все новые, новые и новые мысли. Как будто старых не хватало. В столь ранний час читателей было наперечет. Большинство столов пустовало. Лишь за самым дальним, упираясь спинкой стула в книжный шкаф, сидел господин. Перед ним возвышались две стопки томов с греческими и латинским названиями на корешках. |
