У ворот с внушительной вывеской: «Поместье Флоренштайн. Частное владение» имелась и каменная плита с выбитыми цифрами, как в музее. Миновав ворота, Сид выехал на асфальтированную дорогу, вьющуюся среди рощиц и полей. В лучах солнца ярко блестели скошенные крыши стеклянных теплиц, в белом цвету стояли заросли черемухи и, наверно, диких яблонь. А листва сияла такой яркой, почти прозрачной зеленью, что не запеть было нельзя. Сид промурлыкал несколько строк своего любимого блюза: «Я все равно буду жить, хоть умирал трижды. Я буду улыбаться тебе назло. Робкий, потерянный, маленький — я стану великаном…» Блюз не шел под ритм движения автомобиля, плавно обтекающего петлистые повороты. И тогда он вспомнил другую песню, написанную для Эмили в период расцвета чувств, рисования её портретов, взаимных клятв и обещаний. «Не изменяйся, будь самой собой. Ты можешь быть собой, пока живешь. Когда же смерть разрушит образ твой, пусть будет кто-то на тебя похож». Слова Сид позаимствовал у Шекспира, музыку сочинил сам. Вполне веселенькая мелодия. Отбивал левой ладонью ритм, Сид изо всех сил стараясь подальше отодвинуть воспоминания, избавиться от них, навсегда растворить в прошлом. Это было нелегко — петь о ней и не вспоминать. Сид решил продержаться до первого поворота. И продержался!

Выехав из-за кленовой рощицы — прозрачно-зеленой, полной весеннего пряного духа, он увидел замок. Четырехэтажный дом с башенками по углам, высокими окнами и множеством лепных украшений стоял на холме, окруженный огромными деревьями, а за ними синела гладь озера.

— Понятно! Вот он, где клад зарыт! Эх, бедный Арчи… — Сид мысленно прикинул стоимость поместья и вздохнул — золотые слитки явно пригодились расторопной болгарке.

Затем он увидел пятерых наездников, скачущих через луг. Один из них смахивал на женщину, а двое — на бедуинов в развевающихся платках. Они неслись к реке, бегущей за холмом, вдруг осадили коней, столпились и вновь продолжили скачку. Лишь один вороной конь, отливающий медным блеском, отделившись от остальных, понесся к шоссе. Скоро Сид различил фигурку наездницы и развевающуюся гриву её черных волос. Сделав вираж под самым носом «BMW», так, что конь заржал, взвившись на дыбы, всадница ускакала в сторону замка. Да, здесь проводили время совсем неплохо.

Сид мельком глянул на себя в зеркальце над стеклом. Он тщательно побрился и даже надел легкий летний костюм с галстуком — ненавистнейшая форма одежды. Официальный визит, хоть и в два часа пополудни, требовал соблюдения формальностей. Арчи написал женщине, которой он предлагал руку и сердце, всего несколько слов и упаковал в красивую коробочку сувенир отполированный спил дерева с выжженным пейзажем — пальма на берегу моря. И надпись по-русски: Крым, 1972 год. Он уверял, что сберег деревяшку с тех самых пор. Старикан явно любил красиво приврать. Вот и сейчас вовсе неизвестно, сколь благосклонно отнесется к бывшему поклоннику графиня. По данным Гудвина, она имеет взрослую дочь. «Не от меня», — категорично добавил он. Любопытно все же, трахнул ли Арчи Королеву красоты, и сколь приятным остался в её воспоминаниях сей факт?

Сид подъехал к центральному подъезду замка, вышел из автомобиля и огляделся.

— Вы нелюбезны, мистер Гудвин! — прозвучал за спиной насмешливый голос. — Едва не задавили меня на дороге, а теперь сделали вид, что не заметили! — Бурно дыша, перед ним стояла та самая всадница: замшевые рыжие бриджи, белая рубаха, связанный алым шарфом на макушке хвост, темный румянец на крепких, изящно очерченных скулах, полуоткрытые пухлые губы… Красотка, и прекрасно знает это.