«Прямо как на картинке, — восхитился Пётр, — и играют музыканты здорово».

Музыка манила. Пётр подошёл к перилам и стал рассматривать публику. Ближе всех к нему сидел дородный господин с бородкой клинышком, в левом глазу у него поблёскивал монокль. Мужчина держал в руках газету. В пухлых губах дымилась сигара. И тут на помосте появились две дамы, очень уж необычные — даже для этого города. На обеих черные зеркальные очки, с длинными бумажными носами. Один нос был выкрашен в ярко-красный цвет, другой в черный.

— Как клюв у аиста, — прошептал Ларин.

Дам никто не замечал, они шли, лавируя между столиками, хихикали, то и дело толкались. Остановились возле ничего не подозревавшего официанта, когда тот только собрался подлить сливки в кофе напудренной даме. Черноносая дама толкнула официанта под локоть, и сливки, вместо того чтобы попасть в чашку, пролились на шёлковое платье. Дама ойкнула. Официант принялся извиняться. Появился хозяин заведения — строгий, с каменным лицом — и тут же прогнал «неловкого» официанта.

Черноносая с красноносой ударили друг друга в ладони и захихикали пуще прежнего.

— Кого бы ещё сделать? — красноносая обвела взглядом террасу.

— Вон он! — хихикнула черноносая и показала пальцем на господина, занятого чтением газеты.

Вредные дамы обошли его столик с двух сторон и уселись на свободные стулья. Рядом с пепельницей лежал большой коробок спичек. «Шведские спички» — гордо значилось на этикетке. Одна из вредин приложила палец к губам, вторая завладела спичками, чиркнула прямо о пепельницу. Спичка вспыхнула ярко, как лампочка. Нижний край газеты заполыхал. Мужчина подбросил газету и в ужасе завизжал. Горящая газета упала на скатерть. Дым, шум, гам… музыка смолкла.

Вредные дамы отошли к перилам и любовались результатом своих проделок.

— Жаль, что он усы не обжёг, — проговорила красноносая.

— Надо было скатерть поджечь. Вот попрыгал бы! — черноносая протяжно вздохнула. — Давай ещё что-нибудь весёленькое устроим. Скучно мне, а возвращаться не хочется.

— Давай музыкантам ноты поменяем.

— Было уже. Когда оркестр на балу вместо мазурки похоронный реквием грянул, я чуть не ухохоталась… — черноносая обернулась, глянула через плечо. — Подружка, чего это мальчишка на нас пялится. Словно нас видит. А?

Красноносая тоже уставилась на Ларина и неожиданно показала ему фигу — длинную и обидную. Мальчишка даже вздрогнул.

— Видит. Он нас видит, — не то с восхищением, не то с возмущением воскликнула черноносая вредина.

— Конечно, вижу. Вы чего такие вредные? — спросил Пётр шёпотом.

— Говори громче. Всё равно они нас не слышат. Ты откуда здесь взялся? — гаркнула красноносая дама.

— И не стыдно вам гадости делать людям?

— Можно подумать, ты гадости не делаешь, — захихикала черноносая. — Мы-то про тебя ой как много знаем.

— Ничего вы не знаете. Нельзя вредничать.

— Это так весело. Дети всегда гадости делают. Вот только взрослые им мешают. Присоединяйся. Повеселимся. Оттянемся по полной…

— Мне мама говорила… — начал Пётр.

— Ой, ой, ой… Можешь не рассказывать. Нет у тебя мамы. Врун.

— Есть.

— Ну и где она?

— Она пропала, — дрогнувшим голосом произнёс мальчишка.

— Ну, тогда и я могу сказать, что у меня есть всё что угодно.