Изменить размер шрифта - +
С некоторым раздражением Пётр представил, что среди них будет и облупленная «авдю-ха» его дяди. Точнее, номинального дяди, который практически не интересовался племянником до исчезновения его родителей и до того, как его супруга, тётя Эльза, вменила себе исполнять родительский долг по отношению к Ларину Петру. Впрочем, не интересовался дядя не только Петром. Похоже, он не интересовался вообще ничем на свете.

— Ну, я сказал ей, что часть нашего класса собирается послезавтра в поход, — он поморщился. — Ты не понимаешь, Софа, она не такая, как все, она в обморок хлопнется, если я скажу, что в поход мы пойдём вдвоём, к тому же поедем какими-то электричками. Будет кричать, что в её возрасте девочки даже не заговаривали на переменках с мальчиками, а мальчишки не позволяли себе ничего, кроме того, что тягали девочек за волосы да подкладывали им на школьные сиденья кнопки… Ну ты знаешь.

— Тётя Эльза желает тебе добра, бедный мой мальчик, — умильным голосом сказала Соня, продемонстрировав свои поразительные способности изобразить до мельчайшего оттенка голос любого человека или даже птицы.

— Что-то не много добра она мне пока нажелала, — съязвил Ларин Пётр.

Он придвинулся ближе к Соне и приобнял её за плечи. И тут же над ухом раздался странный металлический звон, которому сразу же с недюжинной радостью проаккомпанировал заскучавший Свисток. Пётр резко обернулся в сторону парковой ограды и увидел пожилую женщину в бумажном колпаке, которая больше походила на огородное пугало, нежели на одно из привидений имения графа Разумовского, перепутавшее день и ночь и не вовремя выползшее на солнечный свет. «Спасём старинную водокачку», — было выведено на колпаке.

Пётр удивлённо уставился на нее.

— Пожертвования на ремонт Царскосельской водокачки, — сказала женщина, потряхивая банкой, в которой звенела мелочь.

— А что с ней такое? — вежливым голосом спросила Соня, больше озабоченная тем, что её застали обнимающейся с мальчишкой.

— Мэр Ярошенко считает, что во время реставрации части парка её нужно снести и заменить новой скульптурной композицией, а мы, общество охраны российских памятников, начали сбор подписей и пожертвований в защиту водокачки.

Желая немного попугать «огородное пугало», Ларин Пётр неспешно придвинул к себе толстый раздвоенный сучок, напоминающий по форме рогатку, затем протянул руку к Свистку, который даже зажмурился от предвкушения возможности послужить хозяину, а заодно и удивить неожиданного зрителя. Свисток мгновенно вытянулся в трубочку, закрыл маленькие нахальные глазки и стал тем, чем был изначально, — маленьким карманным свистком. Пётр поднёс его к губам, вывел несколько трелей, и на месте рогатки очутился приличный морской бинокль. Пётр картинно поднёс его к глазам и нацелил на ту самую водокачку, очертания которой едва угадывались сквозь ветви густых деревьев в противоположном конце парка.

— Это часть нашей истории! — с гордостью продолжила энтузиастка, явно собираясь пересказать «благовоспитанным детям» всю историю старой развалины.

Пётр, стремясь скорее избавиться от навязчивого борца за нереставрированные памятники, достал из кармана четвертак и сунул его в прорезь картонной коробки, висящей на груди у «пугала».

— Хорошо, хорошо, — поторопил он её. — Вот вам деньги, ступайте и спасайте водокачку.

Женщина радостно заулыбалась, назвала Петра славным мальчиком и в благодарность протянула ему листовку с призывом «Спасем старинную водокачку!», под которым мелким шрифтом излагалась история этой замечательной конструкции. После этого она дальше пошла по улице, выкрикивая через каждые два шага: «Спасем нашу историю!»

Всё ещё держа в руках листовку, Пётр повернулся к Соне:

— Так о чём это мы говорили?

— Ни о чём, — рассмеялась она.

Быстрый переход