Осенённый внезапной идеей, Пётр вскочил с кровати, побежал в ванную и потрогал зеркало. Зеркало было как зеркало — обыкновенный кусок стекла, гладкий и прохладный. Пальцы скользили по нему, даже не думая проходить насквозь. Даже если пергаментный свиток появился оттуда, то для Петра этот путь явно был закрыт.

Пётр отдёрнул пластиковую занавеску и попробовал просунуть палец в сток ванны. Ему ещё ни разу не доводилось путешествовать по канализационным трубам, но он читал, что это возможно. Увы, погрузившись в сток до половины, палец наткнулся на невидимую преграду и пробкой выскочил наружу. Вместе с пальцем из стока выбежал давешний паучок — тоже оказался взаперти, бедняга…

И тут Пётр кое-что вспомнил. Это был рискованный шаг, но он чувствовал, что другого выхода нет. Или это, или ждать утра, а утром будет поздно…

Он вдруг понял, что утром действительно будет безнадёжно, окончательно поздно. Он не знал, откуда у него такая уверенность, но опредёленно чувствовал, что утром, ровно в девять тридцать, к воротам школы подкатит на своём чёрном лакированном «Ягуаре» Карина-Скарлатина, и ни о какой прогулке к пруду даже речи не будет — ни за что не пустит, ни под каким предлогом! Не драться же с ней, в самом-то деле…

Нужно было действовать.

— Ладно, — пробормотал Пётр. — Из-за тебя я в это впутался, ты меня теперь и выручай.

Он сосредоточился. Ему ещё никогда не приходилось творить заклинание Одушевления.

Честно говоря, ему даже не полагалось знать это заклинание, он прочёл его случайно в забытой кем-то на столе в алхимической лаборатории старинной книге. Это было одно из заклинаний, к которым редко прибегали даже опытные, знающие волшебники. В Дисциплинарном Уложении Практикующих Магов по этому поводу было сказано следующее:

«Одушевляя неживой предмет, практикующий маг автоматически берёт на себя ответственность за все дела и поступки одушевлённого им предмета, а также за иные мыслимые и немыслимые последствия одушевления».

Вспомнив этот параграф и представив себе, на какие дела и поступки может оказаться способным одушевляемый им предмет, Пётр зябко поёжился. О мыслимых и немыслимых последствиях ему даже думать не хотелось. И ведь потом ничего не поправишь! В случае крайней необходимости волшебник, даже начинающий, имеет право дать жизнь любому предмету — хоть столу, хоть стулу, хоть придорожному камню. Дать — пожалуйста, а вот отнять — ни-ни. Отнять жизнь — значит совершить убийство, самое страшное из всех злодеяний, после которого волшебник раз и навсегда превращается в чёрного мага, раба Мирового Зла. Именно поэтому одушевление неживых предметов считается делом ответственным и небезопасным. Кто знает, как поведёт себя одушевлённый предмет, и кто может угадать, будет ли этот предмет рад своему одушевлению? Какая, например, радость живому футбольному мячу от того, что его всё время пинают ногами, заставляя кататься по грязи?

Но другого выхода Пётр по-прежнему не видел. Поэтому он несколько раз вдохнул и выдохнул воздух, нахмурил брови, зажмурился и тихонько, одними губами, произнёс заклинание. Воздух едва ощутимо вздрогнул, когда древние слова привели в действие ещё более древние силы, но прошло ещё минут десять, прежде чем за дверью раздался шорох и чей-то тоненький голосок произнёс свистящим шёпотом:

— Хозяин, ты здесь? Я не могу войти! Это я, твой Свисток!

Пётр утёр со лба обильный пот, подошёл к двери и, опустившись на корточки, подробно растолковал Волшебному Свистку, что от него требуется.

ГЛАВА 4

Фокусы-покусы. Медный скандалист. Фиолетовый паук со свистком. Давно ли победила Мировая революция? Побег. Чем дальше, тем хуже. Зеркальце в траве. Полуночное солнце.

Ждать пришлось минут двадцать.