Крупная каракатица судорожно скребла по палубе всеми десятью щупальцами и разевала жёлтый попугаичий клюв. Каракатицу не назовёшь красивой, даже когда она свободно плавает в море, а уж грубо выдернутая из привычной среды, она производит воистину отталкивающее впечатление. К тому же мстительный Свисток не преминул добавить кое-что от себя; Пётр строго кашлянул в кулак, Свисток тихонечко свистнул, и седая борода, торчавшая в разные стороны из-под клюва каракатицы, моментально исчезла.

— Сожалею, капитан Раймонд, — кротко произнёс Пётр, стараясь не улыбаться, — но это вот и есть каракатица.

— Правда? — недоверчиво произнёс капитан и наклонился к Петру. — Ну-ка, парень, посмотри капитану Раймонду в глаза!

Пётр спокойно выполнил это требование. Некоторое время капитан внимательно вглядывался в его зрачки, а потом вздохнул и выпрямился.

— Правда, — сказал он упавшим голосом и почесал лысину. — Это действительно каракатица. Сто тысяч морских чертей! Ну и ну… — Он неожиданно улыбнулся в бороду. — Ладно, ничего не поделаешь. Эта посудина давно привыкла к своему имени, чего уж теперь… Ай да чужеземец!

Он расхохотался. Пётр тоже улыбнулся. Ему нравились люди, которые умели иногда посмеяться над собой, и капитан Раймонд, проявив эту редкую способность, сразу сделался раз в десять симпатичнее.

Между тем созданное Свистком наваждение постепенно рассеивалось, и к тому моменту, когда капитан перестал хихикать и всхлипывать, каракатица окончательно исчезла. Пётр поднял с палубы капитанскую шляпу, вежливо отряхнул с неё несуществующие пылинки и протянул капитану. Тот принял шляпу с опаской, придирчиво осмотрел её со всех сторон и только после этого с великой осторожностью водрузил на макушку.

— Ловко проделано, ребята, — похвалил он, набивая табаком свою глиняную трубку. — Признаться, я удивлён. Обычно чужеземцы, которых подбирают на Острове Скелета, ничего не смыслят в магии.

В борт ритмично ударялись океанские волны, и в такт этим ударам негромко поскрипывал такелаж. Все паруса «Каракатицы» по-прежнему были подняты. Пётр любил паруса, но смотреть на парусное вооружение «Каракатицы» ему было трудно: судно бойко бежало против ветра, и все паруса до единого надувались в обратную сторону. Это было похоже на сон, и Пётр избегал поднимать голову.

С кормы доносилось рифмованное бормотание рулевого, который управлял движением корабля, не прикасаясь руками к рукояткам штурвала; толстый кок в корабельном камбузе гремел кастрюлями и сковородками и сердитым голосом читал стихи, уговаривая кипящее масло не брызгаться, а печку — не дымить. В десятке шагов от того места, где стояли Пётр и капитан, полуголый матрос занимался рыбной ловлей. Делал он это как-то странно — просто сидел на палубе, свесив босые ноги в шпигат, и держал над самой водой большой сачок на длинной деревянной ручке. Он тоже что-то непрерывно бормотал, обращаясь, насколько понял Пётр, к рыбе. И глупая рыба послушно выпрыгивала из воды, ныряя прямиком в сачок. Тогда матрос вытягивал сачок наверх и вытряхивал добычу в большую деревянную бадью. Когда бадья наполнилась доверху, матрос положил сачок на палубу и отдал бадье приказ отправляться на камбуз, в распоряжение кока. Приказ, разумеется, тоже был в стихах; бадья послушно приподнялась над палубой и, покачиваясь, удалилась в сторону камбуза.

Петру всё время хотелось тряхнуть головой и протереть глаза, чтобы избавиться от наваждения. Похоже, все до единого матросы на этом корабле, начиная с убелённого сединами капитана и кончая последним юнгой, были опытными чародеями. Во всяком случае, сам Пётр со своим умением творить мелкие чудеса им в подмётки не годился…

— Скажите, капитан Раймонд, — обратился он к капитану, — а как вы узнали, что я чужеземец?

— Странный вопрос, — ответил капитан, попыхивая трубкой, которая уже каким-то образом успела раскуриться.