Они опустили головы, и Эммалайн воскликнула:

– Прекратите!

Теперь она нахмурилась. Как и любой матери, ей было неспокойно видеть своих детей, играющих в смерть.

Девочки Айрон. Сноу, Джозетт. Каждую можно было назвать Железной Девой . Они были не просто сестрами, а звездами волейбольной команды своей неполной средней  школы, задушевными подругами, делившимися самыми сокровенными тайнами, и советчицами своих братьев. Они были близки с мамой и чурались отца. В бабушке они души не чаяли и могли часами вышивать с ней бисером. Сноу была высокой, чувствительной девочкой, которой было трудно сосредоточиться на учебе, а мальчиков она привлекала только как друг. Она ходила в восьмой класс. Джозетт обещала стать умницей, приходила в отчаяние из за своего веса, но как магнитом притягивала еще неловких мальчиков, которыми интересовалась только как друзьями. Она училась в седьмом.

Ландро высадил дочерей в Хупдансе, где они собрались заняться шопингом, и поехал обратно, чтобы отвезти Отти на диализ. Девочки направились прямиком к аптеке, в которую вошли вместе с мгновенно залетевшим туда снежным вихрем. Продавщица с прилизанными рыжими крашеными волосами и очками на цепочке спросила, чем может помочь.

– Спасибо, ничем, – ответила Джозетт. – И следовать за нами, как на веревочке, тоже не обязательно. У нас есть деньги, и мы не собираемся воровать.

Женщина втянула подбородок в шею, отвернулась и пошла к кассе, сохраняя все ту же странную позу.

– Не нужно было этого говорить, – заметила Сноу.

– Возможно, я слишком привыкла обороняться, – сказала Джозетт с показным смирением.

При аптеке был сувенирный магазин, где продавали декоративные цветы и безделушки, которые совсем не нравились их матери. Но девочки их любили. Они пошли вдоль витрины, восхищаясь керамическими снежными малышами , блестящими пальмовыми листьями и камнями, на которых были вырезаны слова: «Мечтай. Люби. Живи».

– Почему не «Бросай»? – спросила Джозетт. – Как получилось, что у них нет камня с надписью «Бросай»?

– Кажется, тебе не хватает вдохновения, – заметила Сноу.

– Это не вдохновение, это слащавость.

– О о о! – Сноу лизнула палец и сделала знак в воздухе. – Слово из словаря.

Они вернулись в другую секцию. Там продавались скребки для лобового стекла и аварийные фонари, может быть, для их папы.

– В магазине бытовой техники выбор лучше, – заметила Джозетт. – Давай посмотрим духи для мамы.

– Нет, лосьон.

– Вот и купи его. А я возьму духи.

Все хорошие духи были заперты под стеклом прилавка, на котором лежали руки давешней очкастой леди.

– Черт, теперь нам придется иметь дело с ней, – с досадой проговорила Джозетт.

– А я ей не грубила, – сказала Сноу. – Так что и разговаривать мне.

Джозетт закатила глаза и надула щеки.

Сноу подошла к продавщице и улыбнулась.

– Как у вас дела? – произнесла Сноу жизнерадостным тоном. – Мы ищем по настоящему хороший рождественский подарок для нашей матери. Наша мама особенная. – Сноу вздохнула. – Она так много работает! Что вы предложите?

Женщина оторвала осуждающий взгляд от Джозетт, согнувшейся над стеклянным прилавком, и ее руки запорхали среди сверкающих, как драгоценные камни, коробочек и флаконов, а потом остановились на пробнике духов «Жан Нате».

– Слишком просто, – заявила Джозетт.

Сноу указала на «Йован Маск».

– Это не запах мамы. В ее запахе больше… ну не знаю… чистоты, что ли.

– Может быть, «Чарли» или «Блю Джинс»?

– Пожалуй, слишком обычные.