Владетельные князья Западной Грузии прибыли с подношениями к царю.

Жены князей с нетерпением и любопытством ждали приезда прославившейся своей красотой наложницы царя. Облачившись в роскошные наряды, они прибыли во дворец и тайно и явно стали наблюдать за Лилэ. Они подробно обсуждали каждую черточку ее лица, каждое движение.

А между тем до родов осталось немного времени. Лилэ заметно раздалась, отяжелела, стала неповоротлива. Лицо ее местами покрылось темными пятнами. Другая женщина на ее месте могла бы стать непривлекательной, но Лилэ по-прежнему выступала величаво, высоко держала голову, и даже недоброжелатели не могли не отдать ей должное. Жены и дочери вельмож перешептывались и хихикали по поводу ее округлившегося стана и пополневшего лица, но не могли скрыть своей зависти.

Более справедливые признавали, что Лилэ красива, но считали красоту ее наказанием, ниспосланным Грузии.

Дочери владетельных князей переживали еще и крушение собственных надежд. Не одна из них грезила о царском троне, мечтала стать супругой прекрасного рыцаря, отважного Лаши. Знатное происхождение, как им казалось, давало на это право. В прошлом слава многих княжеских родов не уступала славе Багратидов, да и теперь, хотя они и считались всего лишь подданными царя Грузии, в своих княжествах они сидели, словно царьки, и властвовали во владениях своих безраздельно.

Сами князья приняли Георгия хорошо. Раньше они не любили, когда царь жаловал к ним в Западную Грузию и приходилось являться к нему на поклон всем родом. Царь беззастенчиво разглядывал их дочерей и жен. Пристальный, дерзкий взгляд Лаши возмущал гордых князей, и они с нетерпением ждали конца приема, чтобы укрыться в своих владениях от легкомысленного повелителя. И еще долго тревожились эристави — не приглянулась ли царю дочь или жена, и не задумал ли он какие-нибудь козни, чтобы обесчестить славный род.

И если женщины, которые раньше кичились друг перед другом вниманием царя и мечтали с ним породниться, на этот раз считали себя оскорбленными его безразличием и тем положением, которое занимала при нем какая-то крестьянка, то мужчины, наоборот, уходили с царского приема спокойные и довольные: царь так остепенился, что от его прежнего озорства и следа не осталось.

Они легче мирились с существованием незнатной, но красивой наложницы царя, чем с возможностью быть опозоренными. Теперь они непринужденнее держались в обществе Георгия и, когда просили его оказать им честь посещением, были искренни. И Лаша пировал то у одного, то у другого владетеля, охотился в Аджаметских лесах и Колхидских долинах, веселился на славу.

В Кутаиси стало жарко, и царь увез Лилэ в Гелати. Здесь, в лесу, Лилэ легче переносила зной. Устав от бесконечных пиршеств, Лаша и сам предпочитал уединение с любимой. Изредка вместе со своими друзьями он посещал Гелатскую академию, беседовал и спорил с философами и риторами.

Челн тихо покачивался в открытом море. Гребцы так осторожно опускали весла, словно старались не нарушить спокойствия синей глади.

В лодке, под навесом, защищающим от солнца, лежал Лаша. Чуть прищурив глаза, он смотрел в удивительно прозрачное лазоревое небо. День был солнечный, небо и море сливались в безграничную бирюзовую синь.

Лаша объездил почти всю Западную Грузию.

Разъезды и пиры утомили его, и теперь он отдыхал на море, перебирая в памяти приятно проведенные дни. Как многообразна и красочна его страна! Как часто на столь небольшом отрезке земли сменяют друг друга разные картины природы, различные говоры, нравы, характеры, песни.

Более всего поражали Лашу вина и песни. Его восхищало аджарско-гурийское вино чхавери и криманчули, но околдовывало и имеретинское вино цоликаури, и застольная песня супрули, а с ними соперничали рачинская хванчкара и звучный перхисули, нравились царю и ласковые мегрельско-абхазские напевы, а величавое сванское пение совершенно покорило его.