Никто никого не проклинает: проклятия слишком плохо отражаются на карме. Проклятие всегда возвращается к наславшему его. Нельзя заниматься действительно злой магией, магией того сорта, что не имеет другой цели, кроме причинения вреда, не платя свою цену. Это одна из причин, почему настоящие проклятия так редко встречаются.

Я смотрела, как Гален курсирует между кухней и гостиной в этом соблазнительном передничке, тщательно стараясь не смотреть на меня, и у меня щемило сердце.

Я подошла к нему, обвила руками талию, прижалась телом к его теплой спине. Он замер под моим прикосновением, потом его руки медленно поднялись, скользя по моим предплечьям. Он плотнее прижал мои руки к своему телу. Я потерлась щекой о гладкую теплую спину. Это было самое близкое к объятию, что случалось у нас за последние недели. Любое взаимодействие причиняло ему боль – во многих смыслах.

Он попытался отстраниться, и я усилила нажим. Он мог оторвать меня от себя, но не стал этого делать. Он просто опустил руки.

– Мерри, прошу тебя. – Его голос был так тих...

– Нет, – сказала я, прижимая его к себе плотно-плотно. – Давай я свяжусь с королевой Нисевин.

Он покачал головой, косичка метнулась по моему лицу. От его волос исходил чистый и сладкий аромат. Я помнила его с волосами, спадавшими до колен, как у большинства сидхе высшего света. Мне было жаль, когда он остриг их.

– Я не позволю тебе поставить себя в зависимость от этого создания, – сказал он, и в голосе была столь нехарактерная для него серьезность.

– Пожалуйста, Гален, пожалуйста!

– Нет, Мерри. – Он вновь попытался освободиться, но я не позволила.

– А что, если другого средства не существует?

Он положил ладони на мои предплечья, на этот раз не лаская, а разводя мои руки, чтобы суметь уйти. Гален был воином-сидхе, он мог кулаком пробить дыру в стене дома. Я не могла удержать его, если он этого не хотел.

Он шагнул к двери в кухню, уйдя из пределов моей досягаемости, и даже не взглянул на меня своими светло-зелеными глазами. Вместо этого он уставился на картину на стене столовой: бабочки на лугу. Напомнили ли они ему фей-крошек, или он просто смотрел и ничего не видел? А может, ему было лучше смотреть куда угодно, лишь бы не на меня?

Я уже просила у Галена разрешения обратиться к королеве Нисевин и выяснить, что она с ним сделала. Он запретил. Он не хотел, чтобы я стала ее должником только ради того, чтобы помочь ему. Я пробовала умолять, плакать – я думала, такое должно было подействовать на кого угодно, – но он держался твердо. Он не хотел, чтобы из-за него я оказалась в долгу у Нисевин и ее фей-крошек.

Я стояла, глядя на него – на это прекрасное тело, которое я любила еще ребенком. Гален был моей первой любовью. Если бы он исцелился, мы смогли бы остудить жар, копившийся между нами с тех пор, как я достигла половой зрелости.

Я вдруг поняла, что все делаю неправильно. По словам Китто, Дойл считает, будто я просто намерена трахаться со всеми, с кем могу, и не пользуюсь властью, которую приобрела. Это относилось не только к союзу с гоблинами. Я кто – будущая королева неблагих или нет? Если королева, то с чего мне спрашивать чьего-то разрешения на что угодно? Кому и что я задолжаю – не Галенова забота на самом-то деле.

Я отвернулась от Галена. Все смотрели на нас. Были бы они людьми, они бы отвернулись, уткнулись в журналы или что-нибудь в этом роде, но они были фейри. Если вы делаете что-то при фейри, они на это смотрят. Если вам нужна секретность, не делайте это там, где вас могут увидеть. Так у нас принято.

Не хватало только Китто, и я знала, где он: в своем большом, полностью закрытом домике для собак. Сооружение напоминало маленькую уютную палатку.