— Ну как, миледи, вам нравится? — Одной рукой он собрал ее волосы в хвост, в другой руке была расческа. Кажется, ему самому работа парикмахера пришлась по вкусу.

Джинджер что-то промурлыкала в знак одобрения. Ее тело расслабилось, руки бессильно упали вдоль тела, ноги вытянулись, как у тряпичной куклы.

— Наверное, к тебе каждое утро приходит юная девица и причесывает тебя? — проворковал прямо над ухом его низкий голос.

Джинджер не открывала глаз, но уголки ее губ изогнулись в улыбке.

— Не юная девица, а юнец. Вернее, огромный и сильный горбун. Он дважды в день по сто раз расчесывает мои волосы щеткой.

— Огромный и сильный горбун! Хм! Тебе такие нравятся?

Может, потому, что они в это время не смотрели друг на друга и ей не приходилось заставлять себя смотреть в его светло-голубые ледяные глаза, она легко уступила его беззаботному тону. Разговор почему-то забавлял ее. Она потянулась как кошка, которая укладывается спать, и сложила руки на животе. Спортивные штаны, которые он дал ей, были слишком длинны, ей пришлось несколько раз закатать их на талии. Она рассеянно играла с эластичной материей; на лице ее блуждала довольная улыбка.

— Чем больше горб, тем лучше! — Она засмеялась. — Как ни грустно, пока я не встретила никого, кто соответствовал бы моему идеалу.

— То есть Колин не был ни огромным, ни сильным, ни горбатым? — В его скучающем голосе послышался лишь отдаленный намек на любопытство.

— Во всяком случае, он высокий. — И хорошо сложен, добавила про себя Джинджер, но слабый и изнеженный. Как ребенок!

— Если хочешь, расскажи, что между вами произошло.

— О, ничего особенного. Я застала его, когда он дал волю рукам. С другой. С пышной итальяночкой, которой на вид не больше восемнадцати. Ей полагалось убираться у нас в домике, а не демонстрировать свои прелести моему бывшему дружку. — Джинджер презрительно усмехнулась. — Я пробила крышу и вылетела на метле… Остальное ты знаешь.

— Ты что, ревновала?

— Я разозлилась, но ревновать и не думала… нет. Я вообще не ревнивая.

Он начал массировать ей кожу головы, и Джинджер, вмиг позабыв о Колине, тихо застонала от удовольствия. Пышная грива огненно-рыжих волос чутко откликалась на движения его пальцев: ритмично вздымалась, а потом водопадом падала вниз.

— Судя по твоему виду, ты уже оправилась от разбитого сердца?

Где-то внутри нее зазвенел тревожный колокольчик. На первый взгляд ни к чему не обязывающий разговор становился опасным.

— Я еще ни разу в жизни не страдала от разбитого сердца, — задумчиво сообщила Джинджер. — Я все равно собиралась порвать с Колином. С ним была скука смертная! Уму непостижимо, сколько он выливал на себя лосьона после бритья! А раз в месяц — представляешь? — делал себе массаж лица.

— Значит, сердце миледи еще никто не разбивал? — Его вкрадчивый голос словно проникал прямо в мозг, а нежные пальцы тем временем массировали ей голову.

— Нет. А тебе?

— Когда мне было тринадцать лет, мне с большим трудом удалось смириться с тем, что учительница французского меня не любит.

— Это было твое самое сильное любовное потрясение?

— Потрясающе, правда? Теперь, когда я стал дряхлым тридцатилетним старикашкой — ты скажешь, что столько не живут, — мне бы следовало три или четыре раза умереть от разбитого сердца.

— Наверное, из-за того, что ты ведешь кочевую жизнь, женщинам нелегко надолго оставаться рядом с тобой.