— Странное слово.

— Они призраки. Они приходят отсюда, — она коснулась головы, — и отсюда. — Она коснулась головы мистера Уильямса. — Я не полностью понимаю.

— Похоже, твой дедушка — интересный человек.

Таллис махнула рукой на Луг Камней Трактли:

— Он умер там, на рождество. Я была еще ребенком. Я никогда не знала его. — Она указала в противоположном направлении, на Барроу-Хилл. — Вот мой любимый лагерь.

— Я вижу только земляные валы. 

— Очень старый замок. Ему сотни лет. А там, — она кивнула в другую сторону, — Луг Печальной Песни. По ту сторону живой изгороди.

— Луг Печальной Песни, — повторил мистер Уильямс. — Как к тебе пришло это имя?

— Иногда я слышу оттуда музыку. Прекрасную, но печальную.

— Пение? — заинтересованно спросил мистер Уильямс. — Или инструменты?

— Как... как ветер. В деревьях. Но мелодия. Несколько мелодий.

— Ты помнишь хоть одну?

— Вот та, которую я люблю, — улыбнулась Таллис и пропела «тра-ла-лаад», ударяя ногой по воде.

Мистер Уильямс засмеялся и хрипло повторил «да-да-даад».

— Она называется «Богач и Лазарь», — сказал он. — Замечательная народная песня. Однако твой вариант... — Он нахмурился, а потом попросил Таллис напеть мелодию опять. Послушав, он сказал: — Звучит более старомодно, верно? Проще. Очень привлекательно. И тем не менее это безусловно «Богач и Лазарь». — Он лучезарно посмотрел на нее. А потом подмигнул и так смешно поднял брови, что Таллис невольно засмеялась, как и два дня назад, когда она впервые повстречала его.

— Я не хочу хвастаться, — прошептал он, — но однажды я написал музыкальное произведение, основанное на этой народной балладе.

— Но не это же, — прошептала в ответ Таллис.

— Боюсь, именно его. В свое время я сделал много чего...

II

Они стояли среди зарослей ольхи, склонившейся над широкой речкой, которую Таллис называла Ручей Охотника. Речка вытекала из Райхоупского леса и, петляя между полями и рощами, текла в сторону Теневого Холма, где исчезала в земле.

Сам Райхоупский лес виднелся вдали: плотное переплетение летней зелени, поднимавшееся из желто-красных кустарников. Деревья казались гигантскими, а полог над ними — непроницаемым. Одной стороной огромный непроходимый лес тянулся к холму; другая терялась в живых изгородях, торчавших из него как ноги.

Мистер Уильямс положил руку на плечо Таллис:

— Быть может, я могу пойти с тобой?

Таллис покачала головой и пошла вдоль Ручья Охотника к тому месту, где впервые повстречала мистера Уильямса — к высокому, сожженному молнией дубу, одиноко стоявшему посреди поля, в стороне от плотной ограды из деревьев. Ствол дерева, почти мертвый, был расколот посередине и образовывал что-то вроде узкого стула.

— Старый Друг, — сказала Таллис, как нечто само собой разумеющееся. — Я часто прихожу сюда, подумать.

— Прекрасное имя, — сказал мистер Уильямс, — но немного прозаичное.

— Имена есть имена, — заметила Таллис. — Они существуют. И люди находят их. Но они не изменяют их. Не могут.

— Вот тут, — тихо сказал мистер Уильямс, — я с тобой не согласен.

— Как только имя найдено, его невозможно изменить, — запротестовала Таллис.

— Можно.

Она посмотрела на него:

— Ты можешь изменить мелодию?

— Если захочу.

— Но тогда... тогда это не мелодия, — слегка смущенно сказала она.