Еще Уилл знал, что, даже представься ему шанс переговорить с девочкой из заветного окна, он бы вряд ли отважился выговорить хоть слово. Да что гадать? Он был твердо уверен, что подобного шанса у него никогда в жизни не появится. Она так и останется за окном – там, где-то высоко-высоко, а он – на улице, далеко внизу. Вот так обстояли дела.

И тем не менее вот уже почти год, с того самого дня, когда он впервые увидел это личико в форме сердечка, окруженное золотым светом, – сколько бы он ни ругал себя, сколько бы ни пытался уходить в противоположную сторону, сколько ни клялся «ни за какие коврижки» не соваться на Хайленд-авеню, – ноги сами собой сворачивали именно туда и несли его на знакомый тротуар напротив ее окна.

Ибо истина состояла в том, что Уилл был совсем одинок. Днем он обучался у алхимика; тому было семьдесят четыре года, и пахло от него скисшим молоком, а поздними вечерами алхимик отправлял его с поручениями в самые темные, уединенные и сомнительные закоулки города. Так что до того, как девочка в окне впервые попалась ему на глаза, Уилл, бывало, неделями не видел других людей, – только своего алхимика да еще всяких непотребных личностей, с которыми ему приходилось заключать тайные полночные сделки. Он привык к темноте и молчанию, к тишине столь плотной, что иногда она казалась ему удушливым плащом на плечах…

Ночи стояли холодные и сырые. Прозябнув на улице до самых костей, Уилл никак не мог согреться, даже когда подолгу сидел у огня в доме алхимика.

А потом он увидел ту девочку.

Однажды в очень поздний час он просто свернул на Хайленд-авеню и где-то там, наверху, в маленьком чердачном окне огромного белого дома, украшенного балконами и всякими завитушками под стать кремовому торту, увидел одинокий огонек и в его сиянии – лицо девочки… и вдруг согрелся до самого нутра.

С тех пор он приходил сюда каждый вечер, чтобы увидеть ее.

Но вот уже третий раз подряд знакомый огонек не загорался…

Уилл переложил коробочку из-под левой руки под правую. Он уже долго стоял на одном месте, и ноша успела стать ощутимо тяжелой. Уилл не знал, что ему делать. Больше всего он боялся, что с девочкой могло что-то случиться. И еще он чувствовал – если с ней вправду что-то произошло, он этого себе никогда не сможет простить. Это было странно, ведь он ни разу не видел ее вблизи, ни разу даже словом не перемолвился…

Он смотрел на каменное крыльцо и двойные двери, видневшиеся за решетчатыми воротами дома тридцать один по Хайленд-авеню.

Вот бы войти в эти ворота, подняться по ступенькам и тяжелой железной колотушкой постучать в двери.

«Здравствуйте, – скажет он. – Я хочу узнать, что там с той девочкой, живущей на чердаке!»

Бесполезно, как выразился бы алхимик.

«Здравствуйте, – скажет он. – Гуляя поздними вечерами, я невольно обратил внимание на девочку, чье окно на верхнем этаже этого дома. Она очень хорошенькая, с лицом в форме сердечка. Вот уже несколько дней я не вижу ее, вот и заглянул убедиться, что с ней все хорошо. Если не затруднит, передайте ей, что Уилл про нее спрашивал…»

Сопли в сахаре, как выразился бы алхимик.