Сабир невозмутимо продолжал ехать рядом, не касаясь поводьев и правя конем одними коленями, как принято у сельджуков — прирожденных наездников.

— Клянусь бородой Пророка, — чуть погодя, заметил сарацин, — весь ум нашего Эйрика сосредоточился в его руках и ногах, позабыв о том месте, которое изначально определил для него Всевышний. Если бы это было не так, вряд ли мудрый Ашер бен Соломон нуждался в наших услугах. Ведь, как тебе известно, он нашел Эйрика намного раньше, чем тебя или меня, и именно его предназначал для исполнения своих поручений.

— Эйрик и впрямь превосходный воин. Но знаешь ли, Сабир, наш господин однажды сказал, что есть люди, которые ведут, а есть те, кого ведут, и они принимают это как должное. Наш славный язычник из таких. И у него достаточно ума, чтобы с этим не спорить. Он легко справляется с тем, что ему поручено, а платит ему Ашер ничуть не меньше, чем нам с тобой, можешь поверить.

Он с улыбкой взглянул на Сабира. В полумраке смуглое лицо сарацина казалось совсем темным, глубоко посаженные проницательные глаза внимательно смотрели из-под чалмы. Черные как смоль кудри и вьющаяся тщательно ухоженная бородка вокруг тонкогубого рта довершали картину.

Сарацин внезапно спросил:

— А как ты думаешь, кого из нас господин на сей раз поставит во главе?

— Зачем гадать, если вскоре все станет известно? Все зависит от того, куда лежит наш путь. Если доведется сопровождать соплеменников Ашера бен Соломона в христианские земли, то я возглавлю наш маленький отряд, если в мусульманские княжества — ты станешь играть роль эмира, а я буду замыкать караван и следить за тылами.

Мартин произнес это совершенно равнодушно. Невозмутимость и скрытность были его сильными сторонами, и Сабир стремился подражать в этом своему приятелю-франку, хотя порой его горячая натура брала верх над напускной сдержанностью. Так и сейчас: ноздри его орлиного носа затрепетали, губы дрогнули, словно он намеревался произнести нечто резкое, но вместо этого Сабир неожиданно улыбнулся, сверкнув острыми белыми зубами.

— Ты скромничаешь, друг Мартин. Господин вырастил тебя в своем доме, в кругу семьи; когда же Руфь, прекрасная дочь Ашера бен Соломона, станет твоей супругой, именно ты будешь решать, куда нам направить коней и где нести нашу службу.

Он все же добился своего. Лицо Мартина утратило невозмутимость, рука его непроизвольно рванула поводья, и рослый саврасый конь недовольно заплясал под рыцарем, потряхивая темной гривой. Голубые глаза юноши вспыхнули, как два светляка в ночи, но голос звучал по-прежнему спокойно:

— Что может укрыться от твоего орлиного взора, Сабир? Мне действительно хотелось бы, чтобы Ашер не воспротивился, когда я попрошу у него руки нежной Руфи…

Тем временем всадники приблизились к месту пересечения двух главных улиц Никеи, близ которого высился собор Святой Софии, главный храм города. Нечего и говорить, что эта София не шла ни в какое сравнение с величественной Софией в Константинополе. В этот час храм покидали последние прихожане, женщины прятали лица под покрывалами, мужчины собирались группками, чтобы переброситься словцом, кто-то спешил получить благословение у длиннобородого, облаченного в темную рясу священнослужителя.

Брови сарацина сошлись на переносье. Оттого ли он хмурился, что главным храмом города, некогда принадлежавшего его единоверцам, стал собор христиан, или просто погрузился в свои мысли — бог весть.

— Аллах свидетель, мы многим обязаны Ашеру бен Соломону, — наконец проговорил он, склонившись к Мартину и понизив голос. — Он многому научил… но, в конечном счете, только ради достижения своих целей. Я не осуждаю его: кто не знает, что в этом мире все делается ради выгоды. Больше того — господин никогда не относился к нам как к наемникам, он называет нас друзьями и щедр в своем гостеприимстве.