Но совсем иное дело, если речь идет о его дочери. Сейчас Мартин готов смирить гордыню и умолять его о милости и благословении на брак. Согласен ради этого даже обратиться и стать евреем. Но выгодно ли это Ашеру бен Соломону?

— Я не готов сейчас говорить с тобой об этом, — признался Даян, отводя взгляд и снова принимаясь потирать ладонь левой руки.

Затем он развернул свиток и, найдя нужные главу и стих, негромко прочитал: — «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать…»

Даян сделал паузу и закончил, пропустив несколько стихов:

— «Время любить, и время ненавидеть».

Взгляд его оторвался от свитка и остановился на лице молодого человека. Тот понял.

— Вы не хотите говорить со мной о Руфи… И это значит, что у вас для меня новое поручение. — Мартин резко выдохнул воздух, словно освобождая место в груди: — Что ж, не будем терять время и перейдем к делу. Однако… Во имя Бога Авраама, Исаака и Иакова, не забывайте того, о чем я вас просил. Мне нужна Руфь!

Его синие глаза неожиданно сверкнули ледяным холодом.

«Все они таковы, — Ашер бен Соломон невольно поежился под пристальным взглядом рыцаря. — Эта варварская гордыня… Мальчик говорит, что просит, но на деле требует и угрожает. И он давным-давно не мальчик, а воин, решительный и опасный. Недаром Синан, старец горы Масьяф, получил от меня столько золота в обмен на то, чтобы сделать из него бесстрашного бойца и убийцу».

Поистине не стоило сердить Мартина.

Поэтому даян почти благодушно произнес:

— Дай время, друг мой, чтобы подыскать слова, подобающие для ответа. Ибо Руфь… О, она словно венец пальмовый, венчающий свежей зеленью мои седины! Как любящий отец, я желаю ей только добра. И если я удостоверюсь, что брак с тобой будет для нее и для всей нашей семьи наилучшим, я не стану препятствовать вашему счастью.

Ашер бен Соломон искоса взглянул на рыцаря и, убедившись, что при его последних словах лицо Мартина прояснилось, произнес другим тоном:

— А теперь о делах, друг мой…

Начал даян с того, что напомнил Мартину о его не столь давнем путешествии в Англию.

Верные люди сообщили главе никейской общины, что положение евреев в этой стране весьма сложное. При прежнем монархе — Генрихе Плантагенете — они имели немало свобод и привилегий: глава английской еврейской общины, некий Аарон из Линкольна, долгое время занимал пост советника государя, а богатое купечество не раз ссужало Генриху крупные суммы. Взамен король позволил английским евреям свободно торговать во всех своих владениях и взимать проценты с ссуд без ограничений. Однако при смене власти всякое могло случиться, и после кончины Генриха предусмотрительный Ашер решил отправить на острова Мартина — тот должен был в обличье рыцаря-храмовника находиться в Лондоне и вмешаться, если тамошним евреям понадобится помощь.

Однако Аарон из Линкольна счел опасения Ашера бен Соломона чрезмерными. И когда пришло время коронации Ричарда, многие евреи прибыли в Лондон, рассчитывая богатыми подношениями расположить к себе нового монарха. Тем более что всем было известно — Ричард отчаянно нуждается в деньгах для организации нового крестового похода и, вероятно, милостиво примет дары купечества и подтвердит привилегии сынов Израиля.

Как ни прискорбно, но случилось именно то, о чем предупреждал глава никейской общины. Аарон из Линкольна оказался сущим глупцом. В толпе, собравшейся по случаю коронации, к евреям-дарителям, ждавшим своей очереди быть допущенными к трону, начала приставать развязная чернь, тут же пронесся слух, что иудеи замышляют недоброе, и толпа набросилась на них.