— Иосиф, ответь мне: твой отец не изменит свое решение — в том, что касается меня и Руфи?

Сын Ашера бен Соломона опустил свою узкую и смуглую, никогда не знавшую рукояти меча или плуга руку на широкое плечо рыцаря.

— Я говорил с ним о вас, и он подтвердил свои слова. Теперь все зависит от тебя. Поверь, если бы это было не так, я бы не смог сейчас говорить с тобой и смотреть тебе прямо в глаза.

Внезапно молодой человек смутился.

— Мне известно о поручении, которое дал тебе отец… Я имею в виду эту английскую даму… Поверь, друг мой, он бы никогда не вынуждал тебя сойтись с ней, если бы заранее знал о твоих намерениях в отношении Руфи. Но все уже было в ходу, план осуществлялся, и никто ничего не мог изменить или отменить. Отец не скрыл этого от меня, ведь теперь я его единственный сын и наследник…

Он на миг задумался, отщипывая крошки от свернутой в трубку тонкой лепешки и бросая их в чашу родника, где вились мелкие рыбешки.

— Я не так хорошо разбираюсь в людях, как отец, меня готовили к другому — вести торговые дела, заключать сделки, руководить лавками и мастерскими. Однако я знаю, кто такой Уильям де Шампер. Это непримиримый фанатик, одержимый безумной гордыней. Поэтому мне кажется, что искать поддержки такого человека, тем более принуждать его к этому — слишком большой риск.

Мартин не ответил. Приподняв маленький мех, он откупорил пробку и сделал пару глотков. Здешнее вино было темно-красным, как кровь, немного терпким и припахивало смолой.

Рыцарь протянул мех Иосифу, но тот, словно не заметив, продолжал:

— Я не знаю, как пойдут у тебя дела в Акре. В Киликии, в городе Сис, меня ждет невеста — благонравная Наоми, дочь Биньямина. Но сразу же после свадьбы я намерен отправиться в Антиохию. Я люблю тетушку Сарру и своих кузенов, тревожусь о них, но знаю, что вывезти их из крепости будет непросто. И я хочу быть если не рядом, то, по крайней мере, неподалеку, на тот случай, если тебе и ей понадобится помощь. Кто же поможет тебе, если не я?

Мартин отвернулся, чтобы Иосиф не заметил, что на глазах у него — непрошеные слезы. Но молодой человек и без того все понял.

— Ты не должен стыдиться меня, друг мой. Эта твоя скрытность… Я знаю, когда ты стал таким, как сейчас: в ту пору, когда вернулся от ассасинов. А ведь до этого мы вместе гоняли голубей, кормили бездомных собак и лазили в соседский сад за незрелыми фигами.

— Помнится, ты тогда свалился с ограды, вывихнул лодыжку, и мне пришлось тащить тебя домой на плечах, — улыбнулся Мартин. — Но позже ты ни словом не обмолвился о том, что это я уговорил тебя, послушного еврейского мальчика, нарушить восьмую заповедь и забраться в чужой сад. Чтобы меня не наказали.

— Разве тебя когда-нибудь наказывали? — удивился Иосиф.

Мартин снова отхлебнул вина, глядя, как в чаше родника шевелятся серебристые струи холодной как лед воды.

— В доме Ашера бен Соломона? Никогда. Скорее баловали. И зря. Живя в мире, любви и покое, я лишь с огромным трудом смог привыкнуть к тому, что ожидало меня в Масиафе — твердыне ассасинов.

— Тебя избивали? — негромко спросил Иосиф.

Рыцарь откинулся на траве и заложил сильные руки за голову. Бездонное апрельское небо сияло, в вышине играли орлы, с пастбищ доносилось блеяние ягнят.

Он молчал, ибо ответ на этот вопрос мог напугать Иосифа. В Масиафе ему и впрямь пришлось туго, и тогда он искренне не понимал, почему Ашер поступил с ним так безжалостно. Лишь позже тот все объяснил: еврейской общине нужен хорошо обученный воин-защитник, лучший из лучших, тот, кто умеет действовать в одиночку, как целая армия.