|
— Хорошо, пусть Ашер. Так что за спешка? Пальцы Ашера напряглись у меня на плечах, и я ощутила, как он делает вдох. — Тяжело ранена Мюзетт. Я прибыл отвести Аниту к ее ложу. Я почувствовала, как бледнею, горло перехватило. Мюзетт — одна из лейтенантов Белль Морт. А Белль Морт — источник, le Sardre de Sang линии Жан-Клода и Ашера. Еще она член Совета вампиров, находящегося где-то в Европе. Каждый раз, когда к нам приезжает кто-нибудь из членов Совета, кто-нибудь погибает. Частично наши, частично с их стороны. Но сама Белль Морт никого не присылала — пока что. Шли осторожные переговоры о прибытии Мюзетт с официальным визитом. Он ожидался через месяц, сразу после Дня Благодарения. Так какого черта она делает в городе за неделю до Хэллоуина? Я ни на минуту не поверила, что она ранена. Это просто Ашер так мне сообщил при свидетелях, насколько плохо дело. Мне не надо было симулировать потрясение или испуг. Лицо у меня было как у любого человека, получившего плохие известия. Николс кивнул, будто удовлетворившись. — Она ваша родственница, эта Мюзетт? — Лейтенант, можно ли нам идти? Я бы хотела попасть к ней как можно скорее. Я высматривала, где моя сумка. Хорошо, что она уже собрана. У меня мороз бежал по коже, когда я думала, что сейчас делает Мюзетт с теми, кто мне дорог. От одного упоминания ее имени Ашер и Жан-Клод бледнели. Николс снова кивнул, убирая пистолет. — Да, езжайте. Надеюсь, с вашей... подругой все будет хорошо. Я посмотрела на него, не пытаясь скрыть смущения. — Да, я тоже надеюсь. Но думала я не о Мюзетт, а обо всех остальных. Сколь многим может она повредить, если у нее есть благословение от Совета или хотя бы от Белль Морт. Мне пришлось узнать, что из-за политических интриг в Совете если ты враждуешь с одним из членов, это еще не значит, что тебя ненавидят остальные. Похоже, что многие члены Совета согласны были со старинным сицилийским правилом: враг моего врага — мой друг. Судья тоже пробормотал слова благодарности и выразил надежду, что моя подруга быстро поправится. Репортерша ничего не сказала — она глазела на Ашера как загипнотизированная. Вряд ли он ее зачаровал — она смотрела так, будто никогда не видела такого красивого мужчины. Наверное, так оно и было. Волосы его сияли в свете фар настоящим золотом — занавес почти металлических волн, сияющим морем стекающий справа от лица. Золотой оттенок еще сильнее подчеркивался темно-коричневым шелком рубашки. Она была с длинными рукавами, навыпуск поверх синих джинсов, заправленных в коричневые сапоги. Выглядело так, будто он одевался в спешке, но я знала, что так он одевается всегда. И он встал так, чтобы левая сторона его лица — самый совершенный в мире профиль — была подставлена свету. Ашер мастерски использовал игру света и тени, чтобы подчеркнуть то, что хотел показать, и скрыть то, чего показывать не хотел. Видимый глаз был светло-голубым, как у сибирской лайки. У людей таких глаз не бывает. Даже при жизни он наверняка был необычайно красив. Видны были контуры полных губ, блеск второго синего-синего глаза. А то, чего он никак не хотел показывать, начиналось в паре дюймов за глазом и тянулось полосой почти до рта, — шрамы. И еще шрамы сбегали вниз по телу, скрытые одеждой. Репортерша уставилась на него недвижно, будто и дышать перестала. Ашер это заметил и напрягся. Наверное, потому что знал: стоит ему махнуть головой и показать ей шрамы, как восхищение сменится ужасом — или жалостью. Я взяла его за руку: — Пойдем. Он зашагал к моему джипу. Обычно он почти плыл над землей, будто не идет по гравию, а скользит над ним. |
