Изменить размер шрифта - +
  Тут были только мертвые или
умирающие.
     Дальше стало  еще  хуже,  если  это возможно себе представить.  Я
добрался  до  домов  европейского  типа,  то  есть  до  их   развалин.
Бесформенные холмы битого кирпича, вывороченные бетонные плиты, из-под
которых там и тут торчали черные руки или ноги...
     Я остановил  машину.  Мне хотелось откопать хоть кого-нибудь.  Со
мной рядом оказалось несколько солдат и  один  здоровенный  испуганный
негр, напоминавший моего Геракла. Мы стали вместе разбрасывать камни.
     Мы откопали белую  женщину,  блондинку,  с  наклеенными  длинными
ресницами. Она смотрела на меня умоляюще. У нее была раздавлена грудь.
Я отвернулся.
     Мы еще   откапывали,   переносили  несчастных,  складывали  вдоль
тротуара.  Какой-то европеец,  которому оторвало обе ноги, умолял меня
пристрелить его.
     Я должен был это сделать, но не сделал...
     Это был  могучий,  рыжеволосый человек.  Он смотрел на меня злыми
глазами,  он требовал, он просил, он встал бы на колени, если бы они у
него были... Он хотел только одного - смерти.
     Я не дал ему ее.  Смерть сама скоро возьмет  его  без  меня.  Это
граничило с малодушием.
     Да, я был малодушен.
     Я двигался  по  ужасному,  развороченному,  уничтоженному за доли
секунды городу,  полному едкого дыма.  Я видел столько трупов,  словно
раздался  трубный  глас  Страшного  суда...  и  все могилы раскрылись,
покойники встали...  и упали в позах кричащего страдания, задавленные,
обезглавленные,   четвертованные,   заживо  зажаренные,  изуродованные
изощренной сверхиспанской инквизицией...  Но я знал,  что  и  те,  кто
вместе со мной вытаскивал из-под развалин еще дышавших людей,  так же,
как и "спасенные",  все равно умрут в  страшных  мучениях,  пораженные
неизлечимым лучевым недугом.
     Спасет ли меня мой костюм?
     Я ехал дальше.
     Меня принимали за ядерного комиссара.  От  меня  ждали  указаний,
распоряжений.   И   я   давал  эти  указания,  приказывал,  действовал
энергично,  словно я впрямь был командиром в  лагере  пострадавших.  Я
поступал непроизвольно, может быть, повинуясь уже не уму, а сердцу...
     Я достиг кварталов,  где бушевали пожары. Нечего было и думать их
тушить.  Нужно лишь помочь чудом уцелевшим уйти от моря огня... Трудно
даже понять,  что горит.  Горели руины, огонь вырывался из груд щебня,
дым шел из выбитых окон...
     Какие-то безумцы вытащили из подземного гаража пожарную машину  и
поливали бушующее пламя из беспомощной кишки. Я похвалил их.
     Я все время ехал вперед по кругам дантова ада,  сквозь дым, смрад
и огонь...
     Эпицентр катастрофы казался мне самым  страшным,  я  стремился  к
нему.
     В центре города уцелели деревья,  они лишь потеряли кору и сучья,
торча   обожженными   столбами.
Быстрый переход