В сосредоточенном молчании мы дошли до нашего ЖК, я открыла калитку, впустила своих спутников (или уже надо говорить подельников?) во двор, завела в подъезд, и в лифте по пути к восемьсот тринадцатой квартире безапелляционно объявила:

– Внутрь пойдут только двое. Кто‑то должен остаться на стреме.

– Если мы ищем наркотики, то я лучше всех разбираюсь в вопросе, значит, должен идти, – быстро сказал Кружкин.

Глаза его заблестели азартом. Видать, обычно богема живет не так интересно.

Ирка посмотрела на меня.

– А я сегодня Холмс, без меня там никак, – ответила я на невысказанный вопрос.

– Почему это ты сегодня Холмс, а не я? – надулась подруга.

Я потрясла ключом:

– Потому что это у меня!

– Ладно, я покараулю снаружи, – неохотно сдалась Ирка. – Стойте! Перчатки вам дать?

– Васе дай, у меня еще есть. – Я достала из сумки вторую пару полиэтиленовых перчаток имени давно уже съеденной корюшки и продемонстрировала ее подруге, радуясь редкой возможности показать себя рачительной хозяюшкой.

Обычно в моей сумке царит, скажем так, творческий беспорядок. Я не говорю, что там черт ногу сломит, но только потому, что он ее, возможно, давно уже сломал. То есть употребить глагол будущего времени было бы грубой ошибкой.

Художника Ирка экипировала из своих запасов – в ее торбе всегда найдется полезная вещь на любой случай, – и из тамбура у лифтов мы выступили уже во всеоружии: мы с Кружкиным в перчатках, я – с ключом на изготовку, Ирка – с кислым выражением лица.

Расклад ролей ей не нравился, но протестовать она не смела. Понимала, что кто‑то должен охранять тылы.

– Как хорошо, что тут квартиры расположены не строго одна напротив другой, как в нашем старом фонде. – Кружкин отметил выгодную особенность современной планировки. – Соседи в глазок не увидят, как мы откроем дверь.

– Они вообще ничего не увидят, если мы с тобой пойдем по коридору, пригнувшись. У нас такие подслеповатые глазки – все, что ниже них, оказывается вне поля зрения, – объяснила я. – Очень неудобно для родителей маленьких детей и владельцев домашних животных.

– Но идеально для злоумышленников, особенно если они карлики, – рассудил Кружкин и вместо того, чтобы пригнуться, как я советовала, присел на корточки и засеменил по коридору, потешно переваливаясь с боку на бок.

Ирка прыснула.

– Тс-с-с! – Я приложила палец к губам. – Нас не увидят, но могут услышать, так что помалкивай тут!

– Иди уже. – Подруга кивнула вслед проворно ковыляющему Кружкину. – Очень интересно увидеть тебя в роли карлицы. Наконец‑то посмотрю на тебя сверху вниз.

Я не стала опускаться на корточки: проходка вприсядку – это традиционная хореография для танцора мужского пола. Просто согнулась буквой Г, точно в приступе радикулита, и таким манером пробежалась до нужной двери.

Заранее приготовленный ключ в моей руке оказался как раз на уровне замка, я с разбегу вонзила его в скважину, провернула и открыла дверь. Кружкин, все еще в роли карлика, ловко шмыгнул за порог, я последовала за ним, закрыла за собой дверь и выдохнула.

Фуххх. Вроде ничего сложного, а сердцебиение ускорилось.

– Стой! Ты куда?

Пока я пыталась отдышаться, мой партнер (или все‑таки подельник?) не задержался в прихожей, а устремился дальше.

– Туда нам не надо! – напомнила я.

– Это тебе не надо, потому что ты тут уже была, а я хочу самолично осмотреться. По пленэрам знаю, какая большая разница бывает между натурой и ее бесталанным изображением, – отговорился художник, проходя в комнату.