Тетенька разительно контрастировала с окружающей обстановкой, а Петр Анатольевич – с тетенькой.

Неуместными темными пятнами смотрелись и крупные мужчины в черных костюмах, двое из которых истуканами стояли справа и слева от качели-лавочки. Еще двое помещались в одной из «лодочек» винтажного аттракциона, какой в советские времена имелся в каждом парке культуры.

Лодочка маятником качалась туда-сюда, и люди в черном стояли в ней, как два Харона – зловещие и мрачные до крайности. Несколько сглаживала тягостное впечатление легкая физкультура, которой они были вынуждены предаваться, чтобы лодочка не остановилась: регулярные неглубокие приседания в исполнении невозмутимых истуканов выглядели комично.

Я подошла (истуканы по обе стороны лавочки-качели напряглись еще больше), поприветствовала странную компанию и лично ее предводителя:

– Всем здрасьте, добрый день, Петр Анатольевич!

– Елена! – Пичугин-Бенуа открыл глаза и улыбнулся так радостно, словно мы были добрыми друзьями.

А ведь не были. В последний раз, когда мы виделись, я уличила его в одном неблаговидном поступке и помешала совершению другого.

Очевидно, у крупных дельцов свои представления о морали. Похоже, Петр Анатольевич счел и свои, и мои действия вполне допустимыми, на меня не затаил зла, за собой не чувствовал вины.

– А я вам место занял! – похвалился он и согнул ноги, останавливая движение своего деревянного трона. – Прошу!

Накрахмаленная тетенька ожила, поспешно вскочила с качельки, зацокала каблучками в сторону, но далеко не ушла, встала рядом с ближайшим деревцем и снова замерла. Я оценила ситуацию – Пичугин-Бенуа явно не собирался менять дислокацию – и опустилась на слегка волнующийся диванчик.

Петр Анатольевич оттолкнулся от досок настила ногами в щегольских туфлях ручной работы, и качели-лавочка снова пришли в движение.

– Спасибо, что согласились со мной встретиться, – сказала я, порадовавшись, что не послушалась тетушку и не нарядилась, как накрахмаленная тетенька.

Смотрелась бы сейчас сущей идиоткой.

– Вы задели мою чувствительную струнку, – признался Пичугин-Бенуа. – Госпожа Федоскина сказала, вам крайне важно мое экспертное мнение о каких‑то произведениях искусства. Мне это лестно. Но о чем конкретно речь? О современной живописи?

– О живописи, – подтвердила я, – но только не современной, а наскальной.

– О?

Качелька дернулась: удивленный Петр Анатольевич затормозил ногами.

– Вы знаменитый коллекционер, – я сочла правильным польстить собеседнику, – и вхожи в такие круги, куда нет доступа простым людям.

– Это вы сейчас высказали предположение, что я пополняю свое собрание незаконным путем? – покосился на меня коллекционер.

– Нет, что вы! Просто это ведь очень закрытая сфера, о которой мало что знают широкие массы. – Я прижала руки к груди, признавая себя типичным представителем таковых. – А мне очень нужна информация. Скажите, являются ли произведения искусства эпохи палеолита предметом интереса коллекционеров? Есть ли на них спрос, можно ли их продать?

– Какая интересная постановка вопроса, – пробормотал Пичугин-Бенуа. – Я правильно понимаю, что вы ищете покупателя на такое произведение?

– Нет, я ищу его само, – призналась я. – Понимаете, некие артефакты пещерных времен были украдены, и мне бы понять, с какой целью. Если их можно выгодно продать, это мотив.

– Конечно же, их можно продать, – тонко улыбнулся коллекционер и бизнесмен.